Читать книгу - "Сквозь огонь - Евгения Овчинникова"

Поутру мы поняли, что жара отступила. Мама встала первой. Я слышала, как зашуршала ее постель, стукнул складываемый диван. Двигалась мама всегда бесшумно. Потом щелкнул выключатель в ванной и полилась вода. И мама крикнула:

– Свет дали!

Я встала, вышла из комнаты. Лампочка в ванной горела. Мама в ночнушке выдавливала пасту на зубную щетку. По привычке я взглянула из окна на дом напротив: все тихо, двор пустой. Ветра нет, деревья стоят как мертвые. И тут я поняла, что не обливаюсь по́том. Высунулась в открытое окно: тепло по-летнему, но не более. Дымная пелена еще стояла, но стала легкой, прозрачной.

– Мам, жара закончилась! – крикнула я в сторону ванной.

Мама подошла ко мне – рот в пене, в зубах щетка, – выставила руку из окна, помахала ею. Улыбнулась, погладила меня по голове.

Мы собирались на рынок. На время эвакуации он не закрылся; правда, покупателей и продавцов поубавилось. Товар стоял в трех коробках в прихожке. Чтобы не надрываться, мы поднимали и спускали их вдвоем, потом грузили на тележку, перевязывали резинками с крючками на концах и везли.

У нас было место в отделе бытовой химии. Мы покупали на оптовке мыло, стиральный порошок, чистящее средство для посуды, зубную пасту, хозяйственные перчатки и прочую мелочевку, а потом продавали с небольшой наценкой. Мне казалась бессмысленной эта работа, приносившая копеечный доход. Каждый раз, когда по ту сторону прилавка появлялось знакомое лицо, я была готова провалиться от стыда.

Наш путь лежал мимо малосемейки.

– Опять кто-то прыгнул, – сказала мать, кивая на толпу во дворе.

Я отвернулась. Мы обходили собравшихся.

– Вставай, что ты разлеглась, вставай! – крикнул знакомый голос.

Я оглянулась и через просвет между ногами увидела белую руку с тремя фенечками. Широкая красная, с продернутой серебряной нитью – эту я сплела сама и повязала ей два года назад. И две тонкие, голубая и черная, подаренные одноклассницами. Вера никогда не снимала их, и они порядком поистрепались. Три фенечки на белой бескровной руке, лежащей ладонью вниз. Под ногтями с голубым лаком – запекшаяся кровь. Земля заколебалась под ногами, позади раздался грохот. Это упала моя тележка. Я метнулась к толпе, и люди расступились, пропуская меня.

Вера лежала в луже крови. Животом вниз, голова на правой щеке, правая ладонь – под головой, ноги согнуты и расставлены, будто она прислушивалась на бегу. Роскошные красные кудри исчезли. Вся голова была в кровоподтеках и порезах. Неровно остриженные волосы топорщились клоками. В некоторых местах острижено под корень, на затылке осталось несколько длинных прядей. Я опустилась на колени, хотела обнять ее. Протянула руки, но не смогла прикоснуться. Я понимала, что все, Вера мертва, ей не помочь, ее не оживить. Лицо с закрытыми глазами было спокойно, ни грязь, ни кровь не коснулись его. И мое сердце, глухо стучавшее в груди, тоже успокоилось: Веру больше не терзало пламя, она примирилась с ним.

Я села у ее головы и, как во сне, трогала руки, лоб, плечи. Никак не могла поверить, что вот лежит мертвая Вера, моя Вера, и она холодная, ужас какая холодная, совсем не так, как вчера. Теперь от нее веет самым настоящим холодом. Почему же так?

– Вставай, вставай, надо идти! – Паша, городской дурачок, топтавшийся рядом, хотел схватить Веру за руку, но его оттащили.

Он грохнулся коленями на асфальт и завыл, раскачиваясь взад-вперед. Его держали сзади, он отбивался. Потом вскочил и, дико размахивая руками, закричал в толпу:

– А-а-а-а!!! Уйдите, уйдите! Это вы девочку убили! Вы, вы все! – Он по очереди тыкал пальцем во всех, пока его палец не остановился на мне. – И ты тоже, ты убила!

Он обхватил голову, стал раскачиваться вправо-влево и выть все громче:

– У-у-у-у!!! А-а-а-а!!!

В толпе ахали, всхлипывали. Постепенно люди стали расходиться.

Пашу-дурачка мы хорошо знали. Наш с Верой ровесник, он жил в моем доме. Целыми днями болтался на улице. Даже в то дикое время никто его не обижал – наоборот, жалели и обращались по-доброму. Пашка привык, что его не гоняют, и мог запросто постучаться в любую квартиру и попросить еды. Однажды я видела, как Вера подает ему из окна своей комнаты кружку с водой. Когда мы встречали его, Вера давала ему карамельку, карандаш с резинкой или смешной фантик. И уродливое лицо Паши с вывернутыми ноздрями разъезжалось в улыбке.

Пашин вой был страшнее мертвой девушки в луже крови. Моего плеча кто-то легко коснулся, я обернулась – мама. Она плакала, прикрывая рот рукой, слезы стекали по пальцам и капали на асфальт. Оставшиеся люди молчали. Скоро возле нас со скрипом затормозила милицейская машина.

Два милиционера, худой и полный, разогнали людей – только я и Паша не отошли, – осмотрели тело, вяло переговариваясь с кем-то по рации.

– Труп. Девчонка. Сиганула с крыши, – сказал толстяк в хрипящую рацию. С той стороны так же хрипло ответили. – Вызывай экспертов с района. Каких? Да таких! Наши все на пожаре. Давай.

Он шумно вздохнул и вытер пот со лба. Спросил:

– Знаешь ее?

Я не сразу поняла, что это ко мне. Только когда милиционер повторил вопрос, ответила: