Читать книгу - "Призраки Бреслау - Марек Краевский"

В прозекторской на Ауэнштрассе было очень тихо, сюда не проникали яркие солнечные лучи, не тянуло дымком от костров, горевших на берегах Одера возле Пропускного моста. В царстве доктора Лазариуса тишина прерывалась только скрипом каталок, перевозивших тела. Пахло чем-то вроде переваренной моркови, хотя ничего съестного тут не готовили. Правда, ножи точили регулярно – больше ничего общего с кухней не было.

Вот и сейчас ассистент доктора Лазариуса наточил скальпель, подошел к каменному столу, на котором лежал покойник, и одним движением произвел разрез – от ключицы до паха. Кожа разошлась по обе стороны, обнажая слой оранжевого жира. Мюльхаус шмыгнул носом. Смолор быстренько выскочил из прозекторской на улицу и замер с широко открытым ртом, стараясь вдохнуть побольше воздуха. Мок стоял на возвышении, на котором обычно толпились студенты-медики, внимательно смотрел на разверстое тело и слушал, что говорит патологоанатом своему ассистенту.

– Мужчина, возраст около шестидесяти пяти лет. (Ассистент вписал данные в формуляр, в графе «Имя» стояло «Герман Олленборг».) Рост – сто шестьдесят сантиметров, вес – семьдесят килограммов. В легких вода. – Лазариус с тихим свистом отсек раздутые и твердые шматы легких и орудовал теперь маленькими ножницами. – Вот видите, – патологоанатом продемонстрировал Моку сухую мякоть и воду, вытекающую из бронха, – признаки, типичные для смерти в результате утопления.

Ассистент Лазариуса слегка приподнял голову анатомируемого, вонзил скальпель за ухом покойного, сделал очередной длинный разрез, затем вцепился в натянутую кожу на затылке и вместе со слизистой оболочкой сдвинул ее на глаза. Вернее, на то место, где были глаза. Когда их еще не выкололи.

– Пишите, – обратился к нему Лазариус. – Внутреннее кровотечение в правой плевральной полости. На легких проколы, нанесенные острым орудием…

Ноги и руки трупа стали подергиваться. Это ассистент Лазариуса пилил череп. Мок проглотил слюну и вышел на улицу. Мюльхаус и Смолор неподвижно стояли с непокрытыми головами, уставившись на кирпичную кладку медицинского факультета университета и на старый платан с густой желтеющей листвой. Мок снял котелок, ослабил приставной воротничок и подошел к ним.

– Тело нашел рыбак у шлюза в Шайтнигене. – Мюльхаус вытащил трубку из кармана сюртука, подчеркнутая старомодность которого была предметом насмешек всего полицайпрезидиума.

– На нем обнаружили записку, имеющую отношение ко мне? – спросил Мок.

– «Блаженны невидевшие и уверовавшие». – Мюльхаус нацепил очки и, пинцетом держа перед собой обычную страницу из школьной тетради в клетку, продолжил: – «Мок, сознайся, что совершил ошибку, признайся, что уверовал. Если не хочешь больше вырванных глаз, сознайся в ошибке». – Комиссар передал страничку Моку. – Этот человек был вам знаком?

– Да. Это полицейский информатор, некий Олленборг. – Мок натянул перчатку и внимательно рассмотрел буквы, такие кривые и неровные, словно их срисовал откуда-то человек, не умеющий писать. – Он много чего знал о тех, кто работает в порту, и вообще о том, что там творится. Вчера я допрашивал его по «делу четырех матросов».

– Почерк другой, – заметил Смолор. – Не такой, как вчера.

– Ваша правда, – Мок с уважением глянул на Смолора, – вчерашнюю записку написал человек, который ходил в школу. Почерк ровный, каллиграфический. А эту будто курица лапой нацарапала, и…

– Это может означать, что писали их сами жертвы. Кто-то из «матросов» в свое время посещал гимназию… Объясните мне вот что, Мок, – Мюльхаус дымил как паровоз, стараясь отбить запах прозекторской, – откуда вы здесь взялись? Мне о трупе сообщил Прагст. Он как раз дежурил. Я приказал ему никому ничего не говорить. Про убийство знали только рыбак, Прагст и я. Все это очень странно. – Комиссар на несколько секунд задумался. – Вчера тела обнаружили через несколько часов после убийства. Сегодня тоже. Может быть, убийца специально навел вчерашних мальчишек и сегодняшнего рыбака… Надо бы их допросить как следует…