Читать книгу - "Призраки прошлого - Питер Джеймс"

Стряхнув воду со стебельков гвоздик, она выбросила их в мусорное ведро. Из окна, в которое струился солнечный свет, делавший воздух в комнате жарким и удушливым, открывался вид на парк — вид, которым мать никогда не интересовалась и который, похоже, не расположена была замечать вообще. Тем не менее Чарли платила за него дополнительно. Ее мать содержалась в дорогой частной лечебнице.

Седовласая женщина молча лежала в постели, отказываясь покидать ее. Она ни на что не реагировала, и лишь моргание глаз свидетельствовало о том, что она все еще жива.

— Твои любимые цветы, мама. Они выглядят очаровательно, ведь правда?

Приподняв розы, Чарли тыльной стороной ладони коснулась холодной щеки матери. Глазная мышца на лице пожилой женщины слабо дернулась. Несколько месяцев назад мать еще могла выговаривать отдельные бессвязные слова, но теперь прогрессирующая болезнь центральной нервной системы отняла у нее даже такую возможность.

Чарли перевезла в эту небольшую комнату часть мебели из квартиры матери: два кресла, комод и телевизор, который никогда не включали. На тумбочке у кровати стояли фотографии в рамках: малышка Чарли во время первого купания, Чарли с обезьянкой на набережной Брайтона, Чарли в свадебном платье, улыбающаяся во весь рот, а рядом Том — растерянный, в строгом костюме. Сильные ароматы дезинфицирующего средства и свежего белья не могли заглушить слабый запах мочи.

Чарли поднесла розы прямо к носу матери. Их аромат навевал воспоминания о детстве, когда приемный отец подрезал в саду розовые кусты. Потом ей вспомнилась оранжерея: вот папа срывает спелый помидор и дает ей. Чарли впивается в него зубами, и струя сока хлещет прямо по отцовской рубашке, а зернышки падают ей на платье, и оба они хохочут.

Отец умер от рака, когда ей было семь лет. Лучше всего Чарли помнила его глаза, большие прозрачные глаза, всегда смотревшие на нее так ласково, глаза, которым она полностью доверяла. Когда папа лежал при смерти, они одни оставались живыми во всем его высохшем до костей теле, а теперь вот смотрели на приемную дочку из рамочки около кровати.

Она перевела взгляд на маму. Казалось, тоска так и сочилась из этой хрупкой женщины, много лет трудившейся изо всех сил, воспитывая Чарли, чтобы за все свои усилия получить в награду паралич. Все их сбережения ушли на лечение отца, и после его смерти они переехали из собственного дома в квартиру. Чарли теперь ложилась спать под стрекот швейной машинки в гостиной: мать зарабатывала на жизнь, делая на дому мягкие игрушки для компании «Уотлхэмстоу». Она не отдыхала даже по выходным и праздникам: пыталась выручить дополнительные деньги, упаковывая для той же самой фирмы банты для волос в полиэтиленовые мешочки. Дважды в неделю к ним заезжал белый фургончик: забирал готовую работу и привозил новую. Казалось, вся их жизнь двигалась по расписанию фургончика.

Пристроив мать в эту частную лечебницу, Чарли поехала убрать квартиру в Стритэме. Под шум уличного движения и вопли ребенка с верхнего этажа она рылась в ящиках комода, вытаскивая то колготки, слегка пахнувшие духами, то жестяную коробку из-под сигарет «Дю Морье», полную шпилек, то какой-нибудь коричневый пакет, набитый давней любовной перепиской ее приемных родителей. Она искала хотя бы газетную вырезку с извещением о смерти… Но не нашла ничего.

Темно-красные и белые лепестки роз, которые Чарли поставила в вазу, напоминали атласную ткань.

— Они очень красивые, правда? — И дочь крепко стиснула слабую костлявую руку матери, пытаясь отыскать в ней хоть немного теплоты.

Чарли захотелось опять, как когда-то в детстве, уютно устроиться на этих руках. До чего же грустно становится, когда понимаешь, что все имущество одного человека можно уложить в чемодан, сундучок или ящик. Кажется, что туда можно без труда упаковать и целую жизнь. Жизнь, которая когда-то была, как и ее собственная, полна надежд и бесчисленных возможностей, о чем, наверное, говорилось в тех любовных письмах… И вот все это кануло в никуда. Чарли заморгала, стряхивая нахлынувшие слезы.

— А мы переезжаем, мама, — бодро сказала она. — Мы купили дом за городом. В Элмвуд-Милле. Ну разве это не романтично? Там есть сад и старинная мельница, с настоящей запрудой для мельничного колеса, есть амбар, а еще мы собираемся завести кур. Буду привозить тебе свежие яйца. Правда, здорово?

Рука матери задрожала, — казалось, она стала еще более холодной и влажной.

— В чем дело, мама? Не беспокойся, это недалеко, всего сорок пять минут на поезде. Я по-прежнему буду навещать тебя, так же часто, как и прежде.

Рука матери дрожала все сильнее.

— Ты сможешь приезжать к нам в гости, там уйма комнат. Как ты на это смотришь? — Она с тревогой заметила, что по внезапно побелевшему лицу больной струится пот. — Все в порядке, мама, не беспокойся! Это ведь совсем близко от Лондона! Мне придется добираться сюда из Элмвуда ничуть не дольше, чем из Уондсворта.

Дверь открылась, и вошла сиделка, крепкая девушка с широкой белозубой улыбкой:

— Не хотите ли чая, миссис Уитни?

— Кажется, маму немного лихорадит, — сказала Чарли, вставая.

Сиделка поспешила к кровати, пощупала у старухи пульс, а потом положила ладонь ей на лоб:

— Вашей маме недавно назначили какое-то новое лечение. Я попрошу врача прийти.

Чарли понизила голос:

— Думаю, это я расстроила ее. Сказала, что мы переезжаем за город, и она, наверное, испугалась, что теперь я не смогу часто ее навещать.

Девушка одарила Чарли ободряющей улыбкой:

— Нет-нет, пациентка сейчас вообще ничего не способна воспринимать. Я уверена, что она дрожит от холода или это реакция на новое лечение. Я сейчас же позову врача.

Сиделка поспешно вышла из комнаты, и Чарли с тревогой стала ждать. В парке за окном женщина толкала перед собой старенькую детскую коляску черного цвета, слышался шум уличного движения, гудели машины. Чарли посмотрела на мать. Глаза ее были закрыты, дрожь стихла. Она спала.