Читать книгу - "Провидица - Питер Джеймс"

Сэм заглянула в свой блокнот. Она нарисовала там самолет.

* * *

– «Продукт, дружелюбно настроенный по отношению к потребителю» – это надо же такое придумать! Ну и бред! Интересно, а что делает продукт, который настроен враждебно? Кусает потребителя в ответ? – Кен сокрушенно покачал головой. – Неужели они и впрямь верят в это, Сэм? Похоже, что да!

Он включил «дворники».

Сэм посмотрела на их короткие, судорожные, чуть неловкие движения. И подумала, что ничто так не выдает возраст этого «бентли», как «дворники».

– Персональная система питания, – продолжал Кен. – В корне неправильная психологическая установка – вот что меня беспокоит. Люди должны есть вместе, сидеть за общим столом. А иначе к чему мы придем? Будем жить в мире, наполненном изолированными друг от друга идиотами, которые сидят в наушниках и поедают в одиночку каждый свой набор из персональной системы питания?

Сэм улыбнулась:

– А мне вкус понравился.

– Похоже на «Баунти» с печеньем.

«Дворники» на лобовом стекле лишь размазывали воду, и смотреть на дорогу приходилось словно бы через заиндевевшее окно. Сэм видела рябь движения, мерцание стоп-сигналов, светофоры, искаженные фигуры пешеходов, похожие на гигантских, вертикально плывущих рыб.

«РАСПРОДАЖА». «РАСПРОДАЖА». «РАСПРОДАЖА». Эти объявления подмигивали ей из всех витрин на Кенсингтон-Хай-стрит. Кен подался вперед и вытащил из бардачка упаковку жвачки:

– Хотите?

– Нет, спасибо.

– Сплошной затор. Нужно было ехать по Кромвель-роуд.

Он развернул пластинку «Джуси фрут», сунул жевательную резинку в рот.

Несколько мгновений Сэм ощущала приятный запах, потом он исчез. Она уставилась на длинный темно-синий капот автомобиля. Всюду огни – стоп-сигналов, магазинов, светофоров. Темное серое небо. Гнетущее настроение. Распродажи вот-вот закончатся, а потом, через неделю-другую, моделей начнут наряжать в летнюю одежду, в витринах появятся застывшие манекены в ярких бикини, шортах и сарафанах. Это в феврале-то. Вот идиотизм.

Сэм чувствовала себя необычно, сидя так высоко на глубоком широком сиденье – словно в кресле. Ее ноги утопали в мягком коврике овечьей шерсти, ноздри вдыхали роскошный аромат обновленной кожи. У ее дядюшки была машина на высоких колесах, в которой пахло кожей. «Ровер». Она всегда сидела сзади, а дядя с тетей – впереди, и они неизменно ехали молча. Каждое воскресенье предпринималась ритуальная поездка за город из их унылого дома в Кройдоне. Сэм глядела на поля, так похожие на те, в которых она когда-то носилась сломя голову и играла с подружками. Где когда-то… но это случилось так давно, что она уже обо всем забыла.

Кожа. Запах кожаной перчатки во сне. Такой отчетливый. Черная балаклава с прорезями. Ее внезапно пробрала дрожь. Страх никуда не делся – оставался с нею: грубый, обнаженный. Такое никогда не забудешь, сколько ни притворяйся, что ничего не случилось.

Когда погибли родители, Сэм без особой радости, без всякого энтузиазма взяли к себе дядя с тетей. Девочка была совершенно им не нужна, она стала лишь помехой в их бездетной жизни, в их пустом и безмятежном существовании.

Дядюшка был брюзгливым мужчиной с уныло повисшими усами, его раздражало абсолютно все: шум, невыключенный свет, утренние новости. Он, постоянно шаркая, ходил по мрачному дому, щелкал по барометру и жаловался на погоду, хотя сроду не делал ничего такого, на что погода могла бы повлиять. Он сидел в кресле, перебирал пинцетом коллекцию марок, иногда поднимал голову и бормотал: «Остров Ванкувер, десять центов, голубая. Занятно». После чего снова погружался в молчание.

Тетушка была холодной, мрачной женщиной, она вечно обвиняла Бога в своей судьбе, однако каждое воскресенье неизменно ходила в церковь и возносила благодарности. Она шла по жизни, накапливая богоугодные дела, дабы обрести блаженство в загробном мире. Первое богоугодное дело – вступила в законный брак с дядюшкой. Второе – удочерила сироту Сэм. Третье – пригласила на чай викария с женой. Четвертое – вступила в общество «Самаритяне»^[2] (трудно представить, какие она могла давать советы). Пятое – отнесла в полицию найденный кошелек. У тети накопилось более трехсот богоугодных дел: она заносила их в специальный блокнот, который однажды обнаружила Сэм. А ведь с тех пор прошло уже двадцать лет. Интересно, сколько еще всего за это время добавила туда тетушка?

Как странно возвращаться в прошлое. Образы со временем изменяются, пытаясь обмануть тебя своими черно-белыми фильмами, выцветшими фотографиями, ржавчиной, морщинами, слишком короткими «дворниками». Просто в голове не укладывается, что все это когда-то было новым и что все нынешнее, что окружает нас сейчас – на улице, в витринах магазинов, – в один прекрасный день тоже станет старым.

Дождь на несколько секунд вдруг усиленно забарабанил по стеклу, а потом стих – словно бы ребенок бросил горсть камушков. Черные буквы в газетном киоске мелькнули перед ней, словно кадр из фильма, и исчезли.

– Кен, стоп!

– Не понял! В каком смысле?

– Да машину остановите! Бога ради, остановите машину! – закричала Сэм.

Он припарковался на месте, которое только что освободило такси, а она дернула ручку и распахнула дверь. Брякнул велосипедный звонок, велосипедист вывернул руль, налетел на поребрик, сердито закричал.

Сэм выскочила из машины, чуть не упала на тротуар и побежала назад, к газетному киоску.

– «Стандард», – сказала она, схватила газету и, вытащив кошелек, дрожащими руками открыла его, вытряхнула несколько монеток, часть мелочи при этом просыпалась на землю.

Сэм замерла и, не чувствуя ледяного дождя, уставилась на крупные буквы заголовка на первой странице: «163 ПОГИБШИХ В АВИАКАТАСТРОФЕ В БОЛГАРИИ».

Под заголовком была фотография. Хвостовая часть самолета – темный силуэт на снегу, верхушка стабилизатора согнута под прямым углом, видна часть эмблемы «Чартэйр» в виде прыгающего тигра и буквы рядом с ней: «Г», «З», «T», «A» и «E».

– «Чартэйр» шесть-два-четыре, – одними губами проговорила Сэм, глядя, как на газету падают капли дождя.