Читать книгу - "Последнее правило - Джоди Пиколт"

— Синяя у нас пятница, — говорит Джейкоб. — Тогда синий и надену.

— Так уж случилось, что ты наденешь его сегодня, — отвечает Оливер. Он бросает взгляд на меня. — Мне нужна твоя помощь, пока мама будет переодеваться.

— Но…

— Эмма, у меня нет времени на пререкания! — не допускающим возражений тоном заявляет Оливер.

Мама собирается надеть очень простую темно-серую юбку и синий свитер. Я присутствовал, когда Оливер просматривал весь ее гардероб, воображая перед собой Хайди Клум, и выбрал, как он сам сказал, темное и консервативное.

Мама, злая как черт, выбегает из комнаты Джейкоба. Я скрещиваю руки на груди.

— Я едва натянул на него этот костюм. Обратно его не снять.

Оливер пожимает плечами.

— Джейкоб, снимай костюм.

— С радостью! — отвечает Джейкоб и ровно за секунду срывает с себя одежду.

Оливер принимается раздавать указания.

— Надевай рубашку в полоску, блейзер и красный галстук! — приказывает он, прищурившись и изучая открытый платяной шкаф Джейкоба.

Я заглядываю в шкаф, Джейкоб бросает взгляд на одежду — мало того, что он ненавидит галстуки и костюмы, к тому же они не того цвета — и издает леденящий душу крик.

— Тьфу ты, черт… — бормочет Оливер.

Я хватаю Джейкоба за руки и прижимаю их к его голове.

— Ты пока ничего не видел, — говорю я.

В последний раз, когда мне пришлось облачать брата в костюм с галстуком, мы собирались на похороны дедушки. В тот день мама была сама не своя — вероятно, поэтому Джейкоб не слишком сопротивлялся, в отличие от сегодняшнего дня. Ни у меня, ни у брата не было пиджака с галстуком, поэтому мама взяла их напрокат у мужа соседки. Тогда мы были меньше, и пиджаки соседа были нам великоваты. Мы сидели сбоку в зале прощания, где стоял гроб, в болтающихся одеждах, как будто высохли от горя.

В действительности я плохо знал деда. После смерти бабушки он жил в доме престарелых, мама дважды в год возила нас его проведывать. Там воняло мочой, и старики в инвалидных креслах наводили на меня ужас. Их кожа, казалось, натянулась и лоснилась на костлявых пальцах и коленях. Единственное приятное воспоминание о дедушке — это как я еще совсем крошкой сидел у него на коленях, а он вытаскивал из моего уха монетку в двадцать пять центов. От него пахло виски, а седые волосы, когда я их трогал, были жесткими, как мочалка.

Но как бы там ни было, он умер, и я должен был что-то почувствовать. А если нет, то я ничем не лучше Джейкоба.

Маме пришлось большую часть времени принимать соболезнования от людей, которых она даже не знала, а мы были предоставлены самим себе. Я сидел рядом с Джейкобом, который не отрываясь смотрел на гроб. Гроб был черный и стоял на импровизированных козлах, задрапированных красным бархатом.

— Джейкоб, — шепотом позвал я. — А что, по-твоему, происходит после?

— После чего?

— Ну… после… ты понимаешь. Когда умираешь. Думаешь, можно попасть в рай, даже если никогда не ходил в церковь? — Я на мгновение задумался. — Как думаешь, на небесах ты узнаешь знакомых? Или это как начать с нового листа, перевестись в другую школу?

Джейкоб посмотрел на меня.

— После смерти человек разлагается. Через несколько минут после смерти на тело слетаются мясные мухи. Они откладывают яйца на открытые раны и в естественные отверстия даже еще до смерти, их личинки вылупливаются через сутки. И хотя личинки не живут под землей, куколки могут быть закопаны живыми вместе с телом и продолжать разъедать тело и в гробу.

У меня отвисла челюсть.

— Что? — с вызовом восклицает Джейкоб. — Неужели ты думал, что бальзамирование сохраняет тело навсегда?

Больше я вопросов не задавал.

Как только на Джейкоба в очередной раз натянут костюм, я оставляю Оливера утрясать последствия, а сам направляюсь в мамину спальню. На стук она не отвечает, поэтому я чуть приоткрываю дверь и заглядываю в комнату.

— Я тут, — откликается она, стоя у платяного шкафа.

— Мама…

Я присаживаюсь на кровать.

— Джейкоба одели?

Она пытается выглянуть в дверь.

— Почти.

Я убираю нитку с ее стеганого одеяла.

Все годы, что мы живем здесь, мама спит на левой стороне кровати. Думаете, она спит, разметавшись по всей кровати? Вот и нет. Похоже, она до сих пор ждет мужчину, который бы занял вторую половину.

— Мама, — повторяю я, — нам нужно поговорить.

— Конечно, дорогой. Начинай, — говорит она и без паузы добавляет: — Куда, черт возьми, подевались мои черные туфли на каблуках?

— Это очень важно. Речь идет о Джейкобе.

Она подходит к кровати, садится рядом.

— Тео, — вздыхает она, — мне тоже страшно.

— Дело не в этом…

— Мы пройдем через это, как всегда, когда речь идет о Джейкобе, — обещает она. — Вместе.

Она крепко обнимает меня, отчего я чувствую себя еще более жалким, потому что понимаю: я не смогу сказать то, что собирался. То, что должен сказать.

— Как я выгляжу? — спрашивает она, отстраняясь.

Впервые я замечаю, что на ней надето. Не консервативная юбка, синий свитер и жемчуг, которые подобрал Оливер, а наоборот — совершенно не подходящее по сезону ярко-желтое летнее платье. Она улыбается.

— Сегодня Желтая среда, — говорит она.