Читать книгу - "Год Людоеда. Время стрелять - Петр Кожевников"

Ведь дело было не только в том, что ты сам жесток, но так устроена наша жизнь, а мы порою находимся в плену у этой железной, неумолимой конструкции. И все же, милый мой, слава тому, кто поступает не по правилам, а по-человечески, несмотря на то, что за невыполнение Высшего Задания нас ощутимо наказывают, а вот черствость и коварство нам нередко сходят с рук!

Мне очень, очень и очень жаль, дорогой, что не понимаешь ты: человеческое сердце — самый хрупкий сосуд, да и самый бесценный! А мое сердечко уязвимо, словно знаменитая, воспетая древними певцами ахиллесова пята, и оно такое же чуткое, как уши собаки. Таковы гримасы нашей судьбы: мы наиболее страшно и безжалостно обижаем именно тех людей, которые слабеют от нежности к нам и не могут защитить себя от нас, навеки любимых! Но любовь сильнее подлости, сильнее смерти, сильнее разума, сильней всех остальных человеческих чувств. ЭТО — ЛЮБОВЬ! БВЛОЬЮ! ЮЬОЛВБ! БВЛ! ОЮ! Ь!

После твоего горькопамятного для меня поступка наши отношения перешли в новую фазу: мне стали присущи настороженность, боль и тревога. Днем я тружусь с утра до ночи, спасая братьев наших меньших, только ночами — в эти черные, кошмарные (нескончаемые!) часы моей незавидной жизни, жизни бессемейного человека-инвалида — я плачу и горюю, особенно остро ощущая одиночество и неприкаянность. Наши души — словно и без того трусливые зайцы, смертельно испугавшиеся в сумерках друг друга.

Может быть, твоя природная гордыня мешает тебе сделать первый шаг навстречу? Эта гордыня — как стеклянная стена, как выжженная солнцем степь. Но я безропотно готова принять тебя таким, каков ты есть, ибо каждый человек оберегает свою неповторимость и ценит даже уродливые родимые пятна, обезобразившие лицо или тело (все-таки значительно хуже, когда лицо). (Как я это понимаю!) (А понимаешь ли это ты, мой муж и сын?!)

Иногда недостойная (первобытная) пагубная страсть распирает меня, словно кипящая вулканическая лава, и мне хочется заявить о своей великой любви громким голосом, но нынче считается недопустимым нарушать тишину и общественные правила приличия и правопорядка. Да я ведь и сама постоянно ратую именно за это!

Меня утешает то, что я рождена человеком (тобой!) и, стало быть, ничто человеческое мне не чуждо. Я — человек в любом своем проявлении. Я — человек в полном смысле этого слова. Я — человек как высшая мера всех вещей и понятий! Я — человек как венец творения! А вечное древо жизни растет, цветет и плодоносит, дабы мы с тобой, мой друг, как малые дети, радовались дарам природы, восхищались друг другом и были стойкими в борьбе. И еще я очень высоко ценю то, что сейчас нет кровавых распрей в сердце России!

Не стоит, поверь мне, униженно просить у судьбы благополучия и блаженства! Ведь земля не рай, а мы не ангелы, а строители нового мира, обновленной страны! И пусть моя трудная вдохновенная любовь светит, как факел в ночи, и живет во мне до конца моих дней, не давая изможденной (но все-таки молодой и мятущейся!) душе закостенеть или истощиться.

Если я больна или чем-то расстроена, я легко (без принуждения) поселяю тебя в своем живом воображении, и мне тотчас становится легче и светлей. Да-да, ты мой Светолей — я не ошиблась, — потому что ты льешь свет, и мне от твоего света светлее и теплее! Я мечтаю, чтобы ты хоть редко-изредка вспоминал о том, что ты любим, что ты — желанен, что ты — отец и сын, и это сознание неизменно ободряло бы тебя.

А я благодарна тебе за то,