Читать книгу - "Год Людоеда. Игры олигархов - Петр Кожевников"

— Ты знаешь, я сегодня тоже как вареный. Вчера было столько работы, что я еле управился. Вот времена, да? Я сейчас, когда к тебе шел, как раз об этом и думал: что мы все, с ума посходили? Ты посмотри, что делается: те, кто вчера работали столярами, шоферами, инженерами, похватали пистолеты и стали людей убивать. Это нормально? — Шалманбеков сунул ноги в предложенные ему глубокие меховые тапки и по-свойски углубился в недра квартиры. — Ты одна? Никого не ждешь?

— А кого мне теперь ждать, гробовщиков? Мои америкашки только завтра вернутся. — Шмель двинулась следом за капитаном, на ходу оглаживая свои бедра. — Не знаю, Рамиз. Я сама об этом часто думаю: докатились бы мы до такой черты, если бы у нас была нормальная страна? Жить-то вообще никак невозможно! Люди-то гибнут, как в Гражданскую войну! Может, это она и есть, гражданская?

— Похоже на то. Ты только посмотри: раньше о чем могли попросить — справочку липовую дать, какого-нибудь дебошира попугать, еще чего-то в этом же масштабе. А сейчас? — Шалманбеков резко повернулся к Ангелине и возмущенно развел руками. — Этого зарежь, этого сожги, этого съешь! Когда все это закончится?

— Мне кажется, у нас это надолго! Я в эти дни все ревела, а сама думала: что мне дальше делать, как жить? И вот придумала: надо отваливать! Я, наверное, дольше всех здесь держалась. Ну как-то всегда находила себе место под солнцем. А теперь — все! Ничего больше не хочу! И не смогу ничем заниматься! Одна мысль — вырваться отсюда, пока еще границы не закрыли!

— Это правильно, Ангел, я бы тоже, наверное, намылился, но кому я там нужен? Там своих легавых как грязи! Вон, все фильмы по «ящику» только про них и показывают! Да и по возрасту уже поздно, и языков я не знаю. Потом, нужна какая-то зацепка, — у меня и с этим слабовато!

— А ты поезжай как жертва репрессий сексменьшинств. Мне друзья про такую историю рассказывали. — Шмель оживилась, ее лицо обагрилось румянцем. — Представляешь, один парикмахер с такой легендой пытался там остаться, его внимательно выслушали и разрешили остаться до выяснения всех обстоятельств. И куда, как ты думаешь, его поселили? В барак к двухметровым неграм.

— Для проверки, что ли? — Рамиз прекрасно знал об однополой страсти своей давней знакомой, она даже не один раз делилась с ним своими переживаниями. — Пассив или актив, да?

— Ну да! Эти люди его потом спрашивают: проверили? А он им отвечает: проверили, а сам, говорят, очень изменился. — Ангелина дошла за милиционером до того места ее квартиры, где на стене в гостиной между двумя окнами, выходящими на Марсово поле, висела старинная картина с изображением изломанных, словно рогатых, деревьев и красного, словно кровавого, заката. Капитан очень любил из всего немалого собрания Шмель именно эту картину и мог подолгу возле нее простаивать, вглядываясь в потрескавшееся полотно, словно вчитываясь в одному ему заметные слова. — Они говорили, он потом за одного из этих гигантов секса замуж вышел.

— Еще бы! Тут любой изменится! В тюрьме, знаешь, люди тоже со временем наизнанку выворачиваются. — Шалманбеков повернулся к хозяйке и обнял ее за плечи. — Я тебе очень сочувствую, Ангел, поверь. Это честно.

— Да я верю, верю. Ты чего-нибудь хочешь? Чайку-кофейку? Покушать? В постельку? — Ангелина Германовна грустно посмотрела своему гостю в глаза.

— Да нет, я и без угощения обойдусь. — Рамиз убрал руки и полез за сигаретами. — Курить будешь?

— Было бы предложено. Да нет, я — дамские, с ментолом. Чего-то привыкла уже. А иногда на «беломор» как потянет, хоть в ларек беги! — Женщина села на диван из гарнитура восемнадцатого века, выполненного из карельской березы. Когда-то она купила его за бесценок в одном интернате, расположенном в бывшем княжеском дворце, — гарнитур был рассеян по разным помещениям и каким-то чудом сохранился почти в первозданном виде. — Ты знаешь, я в эти дни себя чувствую на грани безумия: то кажется, голос моей доченьки меня куда-то зовет, то будто какие-то тени в квартире качаются. Извини меня за весь этот бред — я иногда даже не знаю, что говорю, — несу какую-то околесицу и не могу остановиться.

— Я думаю, это защитная реакция: тебя собственный организм от чего-то более худшего ограждает. — Рамиз поднес хозяйке зажигалку и закурил сам. Он сел с ней рядом и откинулся на удобную, словно предназначенную именно для него, спинку. — У меня тоже семья. Если я их потеряю, даже не знаю, что сделаю или с собой, или с другими.

— Была бы у меня возможность, я бы их прямо на Марсовом похоронила, чтобы их могилы из своих окон видеть. Это не из-за лени, а чтобы быть все время рядом. — Шмель закрыла глаза и опустила голову. На ее щеках сверкнули слезы.

— Я тебя понимаю. Полностью понимаю. — Шалманбеков глубоко затянулся и выдохнул дым в сторону от сидящей. — Ты хотела со мной о чем-то поговорить?

— Да, об Игоре. Но я постоянно мечусь: может быть, с ним и не надо ничего делать? Я, например, если уеду, так с меня и взятки гладки. А ты тут уж сам с ним разбирайся: может, он тебе действительно блестящее будущее обеспечит? Конечно, если его самого вперед того не замочат. Кстати, он со вчерашнего дня ушел в подполье, — я с ним не могу ни по трубе, ни по пейджеру связаться. Ты, случаем, не в курсе, что стряслось? Уж не запил ли наш самый достойный кандидат?

— Не знаю, Ангел. Я сам теряюсь в догадках: сейчас столько работы, а он куда-то вдруг закумарился. — Капитан неожиданно выпрямился и положил левую ладонь на правую ладонь Ангелины. — Я тебе сейчас могу сказать одну очень важную, может быть, самую важную для тебя в жизни вещь. Но для того чтобы я мог тебе ее сказать, ты должна мне покляться всем для тебя самым святым, прости меня, памятью своей дочери, что ты никогда и никому не проговоришься. Ты не спеши и подумай: сможешь это сделать или нет? Это действительно очень серьезно.

Когда Рамиз покинул квартиру Ангелины Германовны, она постояла некоторое время в коридоре, прислушиваясь к лестничным звукам, потом взяла телефонную трубку и вызвала из памяти нужный ей номер. После нескольких гудков, когда ей уже казалось, что связи опять не будет, она услышала непривычно пасмурный голос Игоря Кумирова.

— Здравствуй, Игорек! Ты куда пропал, а мне с тобой очень нужно посоветоваться.

— Здравствуй, Ангел! Что-нибудь насчет похорон? Там вроде бы все без изменений. А я, знаешь, чего-то вдруг прихворнул, наверное из-за межсезонья. Мы уже не те, что раньше. Немного полежал — вроде полегчало.

Сочувствую тебе. У меня разговор о нашем капитане. Он ко мне сейчас заходил и очень странно себя вел. Конечно, мы все сейчас странные, но то, что он немного не в себе, — сразу видно. Одним словом, он мне сурово приказал никуда не выходить, дверь не отпирать, на телефонные звонки не отзываться — короче, имитировать мое полное исчезновение. Говорит, для меня это сейчас самое важное, важнее всего, даже потери моих близких. Ты не знаешь, что это у него за закидоны?

— Нет, дорогая, даже ума не приложу. Может быть, он от работы перегрелся? Такое, наверное, в ментуре бывает? С другой стороны, кто его знает: может быть, тебе на самом деле хотя бы до завтрашнего дня выполнить его рекомендации, а там посмотрим, чем все это закончится? Я за тобой заеду, и вместе отправимся к нашим. — Игорь Семенович смачно цыкнул зубом, а следом манерно прочистил горло. — Может быть, тебе прислать охрану? Один на улице, один — в доме? Тебе хватит? У меня, к сожалению, еще не набран женский батальон, так что тебе придется потерпеть моих мачо, но, честное слово, я в ближайшее время исправлюсь.