Читать книгу - "Тайна Jardin des Plantes - Николя Д'Этьен Д'Орв"

— Я не понимаю…

— Все дело во внушении, в подготовке…

— Подготовке к чему?

— К апокалипсису, Тринитэ, — произносит отец холодным тоном. — Вот, например, взгляни на маму: в течение восьми месяцев, с тех пор как она написала свой роман-катастрофу, она готовила к ней умы своих читателей…

О чем это он?

— Гиацинта много лет мечтала опубликовать роман. И вот «SOS! Париж», подписанный именем Протея Маркомира, неожиданно стал сенсацией…

— ЧТО?!!

— Последней сенсацией, — прибавляет отец.

Я в полной растерянности поворачиваюсь к маме, по-прежнему сидящей на скамейке.

Она краснеет и опускает глаза.

Но как я могу поверить, что моя мама — настоящий автор романа «SOS! Париж»? Это немыслимо! Она в жизни не написала больше десяти страниц! Но может быть, все дело в магии отца?.. В чудесах этого подземного мира? Я ловлю себя на том, что уже готова принять любые объяснения…

— Маркомир был счастлив оказаться под софитами, — снова заговаривает отец. — Его абсолютно не смущала роль самозванца… — Словно читая лекцию, он продолжает: — Другими подобными марионетками были те, кто устраивал взрывы. Они не имели ничего общего с террористами. Обычные исполнители, которых мы научили обращаться со взрывными механизмами и которым дали все необходимые инструкции, чтобы бомбы взорвались в точно назначенное время…

Помолчав, отец бесстрастным тоном прибавляет:

— Как оно и случилось в Майо.

Мой отец — организатор прошлогодних терактов?! Мама — автор книги «SOS! Париж»?! Родители, которых я нахожу в пятистах метрах под землей, в каком-то невероятном мире? Нет, это не они! Это другие люди! Возможно, другие существа! Они приняли облик моих родителей, чтобы меня обмануть!

Однако голос отца я узнала бы из тысячи. И этот голос снова звучит:

— Что до меня, мне оставалось лишь нанести заключительный удар, чтобы воплотить образы. Образы, порожденные водой. Создать новую реальность, которая воцарилась бы после потопа…

Отец поворачивается к Сильвену. Тот не в силах произнести ни слова — настолько даже он поражен услышанным.

— Сильвен, — спрашивает отец, — как вы думаете, в чем состоит секрет картин, написанных Бюффоном? — И широким жестом обводит окружающий мир — с гордостью шекспировского Просперо.

И тут же я чувствую себя внезапно ослепшей и оглохшей. Словно все мои пять чувств одновременно испытали шок.

Все становится в два раза интенсивнее: краски, запахи, звуки. Кажется, я слышу, как пробиваются из-под земли травинки и шевелится мох… Деревья стонут под ветром. Их корни цепляются за землю. Камни полуразрушенной башни вздрагивают от щекотки плюща.

И все это живет, вибрирует, все полно живительных соков и невероятной силы.

У Сильвена тоже перехватывает дыхание. Однако он находит в себе силы спросить:

— Как вы это сделали?

Отец довольно улыбается:

— Я обычный чародей: я всего лишь позволяю вам увидеть…

Новый широкий жест. Новая волна ощущений — красок, звуков, запахов…

Сильвен, как и я, застывает с открытым ртом.

Белые обезьяны по-прежнему сидят на земле, видимо ожидая знака «хозяина», чтобы ожить.

С трудом шевеля языком, Сильвен наконец спрашивает:

— Но… почему вы здесь?

И сразу вслед за этим мне удается выговорить самый важный для меня вопрос:

— И… кто ты?

Вдруг мне кажется, что отец за одно мгновение постарел на несколько лет.

И вот он начинает рассказывать.

* * *

— Мы последние… — произносит он глухим голосом. При этих словах белые обезьяны испуганно сжимаются, словно под угрозой удара.

— Последние? — переспрашиваю я. — Последние кто?

Отец невидящими глазами смотрит куда-то в пустоту.

Потом качает головой и благоговейным шепотом, как слова молитвы, произносит:

— Твоя мать, ты, я… Трое последних…

Я и Сильвен в ужасе смотрим на него. Он берет нас за руки и подводит к берегу озера.

— Ах, если бы видели прежнюю Аркадию, — говорит он, останавливаясь у самой кромки воды.

Он одет в белый льняной костюм, но при этом ноги у него босые. Вода, набегая на берег, ласкает его ступни.

— Нас было тысячи… и мы жили в полной гармонии. — Голос у него дрожит. — А теперь все погибло… безвозвратно…

Он смотрит вдаль, на горизонт.

— Кто бы мог даже вообразить такое?..

— Но кто последние? — спрашивает Сильвен, словно на мгновение выйдя из гипноза.

Отец растирает ладонями лицо, затем, с усилием разомкнув губы, отвечает:

— Последние люди-аркадийцы…

Я смотрю на него недоверчиво.

Он опускается на корточки перед озером. Ступни его по-прежнему погружены в воду.

— Гиацинта, Тринитэ и я — последние представители темной аркадийской расы.

Несмотря на ужас, который вызывает у меня это сообщение, я пытаюсь расставить все по местам:

— То есть господствующей расы Аркадии?

Отец кивает.

Нет, это уж слишком! Я отказываюсь этому верить!

— То есть ты родился не в Марселе?.. И на самом деле ты не торговец сталью?.. Ты не…

— Нет, почему. Это моя официальная жизнь — жизнь наблюдателя. — Отец отворачивается от озера и смотрит на лес. — Но родился я на самом деле здесь, недалеко от этой поляны… почти шестьдесят три года назад…

Я намереваюсь задать очередной вопрос, но отец жестом приказывает мне молчать. Затем снова поворачивается к горизонту. Розоватый свет касается его лица, словно крыло райской птицы. Кажется, что его фигура плывет над водой; и даже его слова — ужасные, безумные — движутся, подчиняясь какой-то странной неслышной мелодии, окутывающей нас.

— Моя семья всегда была частью аркадийской аристократии. Если светлая раса никогда не знала иерархии, — он указал на белых обезьян, жмущихся друг к другу, — то наиболее знатные семьи темной расы постоянно боролись за власть.

На протяжении двух тысяч лет моя семья, точнее сказать, мой клан несколько раз занимал главенствующее положение. Роль правящего клана была непростой. Как любым владыкам, членам клана приходилось разрешать споры, сохранять нейтралитет в конфликтах, принимать законы, управлять подвластной расой, проявляя милость или суровость…

На его губах появляется легкая ностальгическая улыбка.

— Когда я родился, Аркадия все еще была раем для нас. Конечно, нас постепенно становилось все меньше, но равновесие по-прежнему сохранялось. Темная раса была мудрой и справедливой, светлая — кроткой и послушной. Что же касается знавших о нашем существовании людей, они нуждались в нас, поэтому нас защищали.