Читать книгу - "Сделано в Швеции-2. Брат за брата - Стефан Тунберг"

– Так когда увидимся?

– Увидимся?

– Да, Винсент. Увидимся. Я хочу повидаться со своим младшим братом.

– Да понимаешь, тут так много… Черт, не могу сказать точно, я…

– Может, завтра? Или у тебя там сложный клиент?

– Ну… может, я…

– Винсент, ты пытаешься избежать встречи со мной?

– Нет. Нет, черт. Ты же понимаешь. Я только…

– Тогда так. Завтра, у мамы. Окей?

– Сто процентов. Увидимся завтра.

Тридцать два шага. Лес, неподвижный и спокойный. И солнце – пробивается сквозь плотную сетку еловых ветвей, упрямые лучи греют по-апрельски. Сорок четыре шага. Он перешагнул яму с жидкой грязью, огляделся, в последний раз сверился с компасом. Пятьдесят семь шагов. Красная стрелка дрожала под прозрачным пластиком, указывая на магнитный северный полюс, а другая стрелка – та, что в корпусе – указывала на его будущее.

Осталось тридцать пять шагов.

Винсент еще подержал телефон в руке, закрыл крышку. Беседа осталась там. Слова, которые он не хотел снова выпускать, не хотел давать им покрасоваться – так бывает, когда тебе стыдно.

Отключить звонок. Положить телефон на красную крышку банки со шпаклевкой, дисплеем вниз.

Телефон зазвонит снова.

Но – не слыша звука, не видя засветившегося экрана – он об этом не узнает, и отвечать на звонок не придется.

Он стоял на коленях в ванной, облицованной обычным белым кафелем. Если не считать тонкой полосы золотистой мозаики вокруг зеркала-сердечка. Цвет выступал из стены, будто гной из раны.

Он попытался улыбнуться своему отражению в зеркале.

Не вышло. Губы просто неуверенно растянулись.

Винсент, ты пытаешься избежать встречи со мной?

Если его голос был таким же виноватым, как глаза, глядящие сейчас на него из зеркала, то Лео все понял. Ложь. Один брат лгал другому.

Остался один стык, липкая белая масса – и кафельная стена готова. А из кухни – влажный шорох малярного валика: там заканчивают белить потолок. Еще день – и эта квартира готова, новые владельцы могут въезжать.

Тревога.

Он попытался выбросить ее из головы.

Он сейчас рад любым мыслям, чем больше их вертится, тем лучше – лишь бы они снова пинком запустили мозги и пинком же выгнали проклятое беспокойство, которое пробралось в него пару недель назад и распространилось по всему телу. Когда он внезапно осознал, что старшего брата выпускают, готовят к освобождению.

Винсент шагнул из ванной в коридор – звук прокатился эхом по пустому пространству – и оглядел то, что было теперь его работой, его жизнью. Он создал эту фирму через полгода после того, как сам вышел из тюрьмы. Чтобы никаких начальников с вопросами о его прошлом. Дело быстро пошло на лад, один заказ сменялся другим, один довольный клиент сменялся другим таким же довольным.

Работа, которой ему хватало впритык. Доход позволял сводить концы с концами, не более. Но он, идиот, еще нанял человека себе в помощь; тот самый влажный шорох валика, белившего потолок на кухне.

Не желая ни с кем больше связываться, они работали бок о бок – красили, забивали гвозди, клали кафель. Он не рассказывал об этом никому, ни Феликсу, ни маме. Как рассказать, если он даже себе не мог объяснить, зачем? Зачем он позвал еще две руки, если вполне хватало своих собственных? Как вышло, что нанятый на один раз маляр все помогает и помогает ему?

– Закончишь здесь – на потолке ванной тоже осталось несколько пятен.

Он встал на пороге кухни, следя за точными уверенными движениями мастера.

– Скоро закончу. Видал, Винсент? Матовое эти идиоты хотят, не блестящее. Придурки. Матовое, на кухонном потолке.

Высота потолка – три с половиной метра. Он старался изо всех сил, работа спорилась, черенок валика был словно продолжением грубых пальцев маляра.

– И еще, Винсент. Кто это был? С кем ты разговаривал?

Зачем.

Он знал, зачем.

Стать ближе. Ближе к смутным воспоминаниям.

Ему семь лет; папа протиснулся в прихожую – бешеный, трезвый, со сжатыми кулаками, которые принялись методично молотить мать.

Вот зачем он его нанял.

Он надеялся.

Но несмотря на пару месяцев среди банок с краской и плиткорезов он не слишком-то приблизился к пониманию.

– Винсент!

– Что?

– Кто это был?

Недавно нанятый маляр смотрел на него. Квартира была маленькая, между ванной и кухней – не больше двух метров, звук легко переносился через пустое пространство. Маляр, наверное, слышал весь разговор и понял, кто звонил.

– Ты про кого?

– Про того, с кем ты разговаривал.

– Ни с кем.

Он сказал про Лео – никто.

– Ни с кем, Винсент? А разговаривал-то с кем? Или ты торчал в сортире и трепался с кафелем?

– Ты знаешь, кто это был.

Никто.

– Лео. Это был Лео. Мой старший брат. Твой старший сын.

Никто.

Винсенту было стыдно, как тогда, когда он заглянул на кухню и встретил взгляд отца, взгляд их отца. Валик в грубой руке опустился, капли упали на жесткую бумагу, защищавшую пол от краски.

– Я ездил туда, Винсент. Сегодня утром.

Капли краски на бумаге. Он ненавидел такие брызги – они быстро застывали, чтобы потом, когда на них наступишь, лопнуть, как яйцо всмятку, и оставить липкие точки на полу соседних помещений.

– Когда открылись ворота. Когда он вышел.

Теперь он и видел, и не видел эти капли, трудно тревожиться из-за краски на подошвах, когда мир вот-вот рухнет.

– Ты был… там?

– Да.

– И ничего мне не сказал?

Отец поместил валик в поддон, прислонил длинный рифленый черенок к стене и удобно устроился на банке с краской.

– Да. Так было лучше всего.

– Так… лучше всего?

– Потому что мне показалось – тебе не слишком-то хотелось говорить с ним.

Иван откинулся на невидимую спинку, вытащил из нагрудного кармана пачку табака и еще одну, поменьше, красную, с бумагой для самокруток «Рисла», насыпал светло-коричневый табак на тонкий листочек.

– Или я ошибаюсь? Каждый раз, когда я пытался поговорить с тобой о твоем брате, о Лео, ты… или полировал, или шпаклевал, или делал что угодно другое, лишь бы не отвечать.

Иван поднялся, широко распахнул окно, взял с подоконника широкого эркера зажигалку, затянулся.