Читать книгу - "Вне подозрений - Сабин Дюран"

Я открываю глаза. Филипп лежит рядом, крепко спит. Неподвижное, безмолвное забытье, равномерное дыхание. Единственный признак того, что он жив – слабый трепет пушинки на подушке у его губ. Никогда не встречала людей, умеющих так глубоко спать. И так же мгновенно просыпаться. Филипп – исключение. Наверное, это талант, дар. Минувшей ночью в два часа ему позвонили. Он уселся, прямой, будто палку проглотил, и десять минут обсуждал конвертируемые облигации, выстреливая в трубку цифрами, словно игральный автомат – монетами. Потом нажал «отбой», рухнул на подушку и сразу провалился в сон. Вы бы даже не успели произнести «диверсификационный рост», а он уже отключился. Меня, по-моему, даже не заметил. А я притворилась спящей.

Когда я вчера вечером позвонила Филиппу, он пообещал, что отменит ужин в «Зуме» и приедет пораньше. Но в этот раз подкачала я. На меня обрушилась жуткая усталость, такое же сильное изнеможение – разламывающее голову на куски, лишающее мир привычной резкости, – как это было после маминых похорон. И я уснула еще до возвращения мужа. Причем трижды. Сначала – во время чтения, рядом с Милли. Мы обе любим книжку «Ласточки и амазонки» Артура Рэнсома, но в ней столько мореплавания… Сухопутного жителя эти длинные описания мастерски убаюкивают. Когда я наконец выпуталась из пушистого розового кролика, мягкого одеяла, маленького теплого тельца и добралась до ванной, сон сморил меня прямо в благоухающей аромамаслом воде. Чудодейственную добавку вручила мне Клара после маминой смерти. «Полная релаксация», пообещала подруга, заменит таблетку снотворного или большой бокал вина (что не помешало мне все-таки пару этих самых бокалов осушить). Окончательно я покорилась усталости уже в постели, свернувшись калачиком и не успев скинуть с ног влажное полотенце.

И вот утро. Вчерашняя мигрень – с жутким лязгом перекатывающийся внутри головы шар для боулинга – никуда не делась. Немного помучившись, я зарываюсь щекой в подушку, пытаясь удержать этот шар где-нибудь в одном месте, и рассматриваю Филиппа. Он старше меня на два года, но выглядит моложе – ну где же справедливость?! Может, дело в густой шевелюре? Хотя серебристых прядей на висках уже и не сосчитать. С такого близкого расстояния хорошо видны расширенные поры на крыльях носа; избежавшие пинцета крохотные волоски в ноздрях. Выдергивая волосинку, он чихает, громко и со вкусом; а если рядом я, сопровождает каждое «аааааапчхи!» взмахом невидимой дирижерской палочки. Он всегда умел посмеяться над собой – забавные ужимки и гримасы, самоироничные и одновременно такие милые, – хотя сейчас мне уже трудно вспомнить, когда он дурачился в последний раз. Кожа темновата для ранней весны… Видимо, обветрилась во время поездки в Тернберри: вырвался туда на сутки поиграть с сотрудниками в гольф. Просто удивительно, какая пропасть между людьми может вырасти из-за обычного загара…

Мы с Филиппом толком не виделись со среды, с того «романтического свидания». Идею я позаимствовала из журнала, валявшегося в зеленой комнате: «отнеситесь к мероприятию серьезно», «обговорите все подробно»… Я знаю, сумасшедший цейтнот бывает у каждого – когда дни, недели, порой даже месяцы пролетают галопом, и ты вдруг понимаешь, как же давно не общался со своими близкими по-человечески. Кульминацией счастья стал для нас, пожалуй, мой прошлогодний день рождения в июне. Муж подарил мне браслет: изящное сплетение дымчатых нитей, серебряные шарики; тот самый браслет, который я потеряла. Филипп сам застегнул украшение – склоненная голова, теплое дыхание на моем запястье. Я, он и Милли; пицца, смех, бутылка вина и даже – боже правый! – секс. А вот потом… Сколько бы ни прокручивала я в голове нашу дальнейшую жизнь, памяти не за что зацепиться. Август… Сентябрь… Филипп отдалился, замкнулся в себе. Его работа, финансовый рынок, мамина болезнь, мои собственные потерянность и опустошенность… Если очень постараться, оправдания можно найти всегда.

Так что я решительно внесла среду в домашний ежедневник – большими красными буквами, даже подчеркнула! Мы отправились в «Чез-Брюс». (Филипп однажды пошутил, мол, до чего же удобно, когда поблизости есть мишленовский ресторанчик. Как я тогда смеялась! И ответила, что во времена моей юности даже китайское рагу «Веста» из коробочки было неслыханным лакомством.) Но корнуоллская сайда и гороховые тортеллини не смогли спасти вечер. Грибы trompette на гарнир, нарезанное тонкими ароматными ломтиками полупрозрачное сало lardo di Colonnata… Кто-нибудь другой наверняка сумел бы оценить их по достоинству. Филипп же был настолько увлечен своим смартфоном, что к блюдам даже не притронулся. А я лишь неловко поковырялась в тарелке, сочувствуя официантам и жалея о том, что не захватила книгу.

И зачем я только упомянула о Брайтоне? Видела же, что Филипп совсем не в том настроении.

– Подумаешь, годовщина свадьбы, Габи, – отмахнулся он. – Не юбилей же! Давай отложим. Съездим в другой раз, когда дела немного уладятся.

А они никогда не улаживаются, в том-то и беда. Работа, работа… Даже махать клюшкой для гольфа где-то на побережье залива Ферт-оф-Клайд – и то работа!

…Лежа в постели рядом с мужем, пускаюсь в жаркий внутренний монолог: с ума я сойду, дожидаясь, пока «дела немного уладятся»! Меня уже отправят в дом престарелых, а я все буду с надеждой бормотать: «Когда дела немного уладятся»…

Сдерживаю тяжелый вздох – муж открывает глаза. Какую-то долю секунды, пока мозг окончательно просыпается, Филипп пристально смотрит на меня. Миг – и его взгляд ускользает. Он приподнимается на локте и выдыхает мне в макушку:

– Габи… Габи… ну и дела творятся… Просто не верится…

Свободная рука притягивает меня за плечи, подбородок упирается мне в голову, и я зарываюсь лицом в шею мужа. Молча перевариваю чувство несправедливой обиды: «Мне было без тебя так плохо, а ты… Где же ты был?» Пижама Филиппа пахнет базиликом и лаймом. С каких это пор он стал укладываться в постель одетым?! Ах, да, с тех самых, когда пижаму подарили его родители (боже, а ведь я им так и не перезвонила!) – легчайший хлопок, безобидная клетка, ярлычок дорогого магазина. Родители – это святое, и все же… шальной, не терпящий ограничений Филипп, за которого я когда-то вышла замуж, – и уютная респектабельная пижама?