Читать книгу - "Левиафан - Дэвид Линн Гоулмон"

— Эта штука называется «Левиафан», капитан Смит, и что бы ни случилось здесь сегодня ночью, вы не должны проронить об этом ни слова ни одной живой душе, даже собственной жене. Полагаю, мне незачем прибегать к излишним угрозам, не так ли, сэр?

Не обращая внимания на шокированное выражение лица Смита, Стэнтон вслушивался в ночь и плеск воды о сталь. Воцарилась мертвая тишина, будто сама ночь ожидала ответа на вопрос, что это за странный объект. Тогда Стэнтон обернулся к человеку, незаметно для всех стоявшему в дверном проеме рубки, и кивнул. Тот скрылся, незамеченный никем, кроме француза, которого он бесцеремонно оттолкнул с дороги.

Собрав пятерку отборных военных моряков США, человек Стэнтона выдал каждому по куску проолифленного брезента, весившему добрых фунтов тридцать, после чего проследил, как они перешли на шлюпочную палубу по другому борту «Мэри Линкольн» и соскользнули за борт.

— Эй, на судне! — Шестеро матросов перебежали на штирборт, прислушиваясь и вглядываясь в туман. Потом зов с реки повторился: — Эй, на «Мэри Линкольн», прошу разрешения пришвартоваться и подняться на борт! — Голос был низкий, гулкий, с командными нотками.

Первый офицер поднял взгляд к мостику, ожидая разрешения капитана пустить невидимого пришельца на борт. Смит кивнул:

— Разрешается! Сколько вас?

— Один, — раздался краткий ответ, и одновременно длинная веревка вылетела из тумана, будто ниоткуда, шлепнувшись на мокрую палубу. Матросы привязали ее, и тут же раздались тяжелые шаги по спущенному ранее трапу.

Капитан Смит увидел, как его палубная команда оцепенела, когда невидимые шаги неторопливо приблизились и остановились. Туман у борта заклубился, затем влажная пелена разошлась, открыв взорам человека — великана добрых шести футов пяти дюймов росту. Его темные волосы были всклокочены в буйном беспорядке. На его синем морском кителе не было никаких украшений и знаков различия, не считая четырех золотых полосок на каждом обшлаге. Его сапоги высотой по колено сверкали, как полированная палуба.

— «Левиафан» просит разрешения подняться на борт, — пророкотал низкий голос.

— Разрешение дано. Можно узнать ваше имя, сэр? — осведомился первый помощник «Мэри Линкольн».

Пришелец неподвижно застыл у трапа, безмолвно окидывая взглядом темных глаз замерший перед ним экипаж судна и сжимая в руке старую, потрепанную Библию.

— Передайте мои приветствия министру Стэнтону и скажите ему, что человек, с которым он хотел встретиться, капитан Октавиан Эрталль, прибыл, дабы окончить отношения с правительством США и потребовать вернуть свою семью.

Первый офицер в замешательстве переводил взгляд с фигуры на верху трапа, окутанной туманом, на капитана и его гостя, взиравших с мостика вниз, и обратно. Послышались шаги, и один человек спустился на главную палубу.

Опираясь на трость, Эдвин Стэнтон осторожно приблизился к фальшборту, не сводя глаз с высящейся над ним импозантной фигуры и чувствуя себя, будто мышь, следящая за изголодавшейся совой. Словно прожигающий туман взгляд синих глаз чужака сцепился с его собственным. Стэнтон попятился на десяток футов перед человеком, известным очень немногим, — капитаном Октавианом Эрталлем.

— Пожалуйста, поднимайтесь на борт, капитан, — пригласил Стэнтон, глядя снизу вверх.

— Моя жена и дети на борту?

— Капитан, прошу вас, присоединяйтесь ко мне на палубе. Разговаривать с вами, пока вы не займете место ниже меня, как минимум неудобно, — ответил Стэнтон, пустив в ход всю свою отвагу, какую мог при данных обстоятельствах.

— Лично я полагаю, что ниже вас, сэр, места нет, кроме лишь одного, а сие есть ад, куда вы будете посланы по своей бессмысленной смерти. Моя жена, мой сын и мои пять дочерей должны быть здесь, или, клянусь вам, мистер министр, вы рухнете так далеко и жестко, впадете в такую немилость, что одно лишь ваше имя будет тошнотворно для того, кто его произнесет. Я уже отправил депешу президенту Линкольну с моим корабельным курьером. Если мою семью не доставят сюда сегодня же ночью, курьеру велено доставить письмо, какие бы это ни сулило последствия для моих детей и жены.

— Простите, капитан, вы были в море, так что, разумеется, не слыхали последние новости. Президент Линкольн погиб одиннадцать дней назад в Вашингтоне от выстрела убийцы.

Богатырь будто сдулся у Стэнтона на глазах. Пошатнулся, ухватился за веревочные перила трапа, с первой попытки промахнувшись, затем вцепился в них слабой рукой, будто умирающий.

— Понимаю, новость ужасная.

— Он… он был… он был единственным человеком чести из всех, кого я знал, — промолвил Эрталль, медленно сходя с трапа на палубу. — А как насчет обещания, данного мне президентом за оборону залива… и его обитателей?

— Теперь вы понимаете, что от курьера вам толку не будет. — Стэнтон намеренно проигнорировал вопрос капитана. — Ваши угрозы прозвучат мне в ухо, которое к ним глухо — или, следует сказать, «смертельно глухо», мой добрый капитан.

Эрталль вцепился в Библию обеими руками, но это прикосновение утешения ему не принесло. Его горящий взор обратился к реке, плечи развернулись. И он медленно повернулся лицом к Стэнтону:

— Я богобоязненный человек. Я выразился грубо, посему спрошу вас снова. Пожалуйста, сэр, ответьте, моя жена и дети в безопасности?.. И клятва президента помочь мне с… моим открытием, эта клятва нерушима по-прежнему? Я исполнил то, что вы просили.

— Позвольте напомнить вам, капитан, это вы пришли к нам за защитой вод залива. Лишь по чистейшему совпадению наши шпионы в Англии узнали об этом грязном договоре между Англией и мятежными штатами. Если бы они придали сему презренному документу законную силу, эти базы стали бы погибелью для вашего изумительного открытия, не так ли?

— Вы не имели права забирать мою семью с моего острова в Тихом океане. Я исполнил бы свою часть сделки и без необходимости для вас давать волю своей явно порочной натуре, мистер министр.

Эрталль вспомнил истории, которые рассказывал ему давным-давно покойный отец. Как Наполеон точно так же поступил с членами его семьи, погубив их, чтобы добраться до семейных знаний. Жуткая история повторяется.

Стэнтон понурил голову, уклоняясь от умоляющего взгляда синих глаз, не в силах посмотреть капитану в лицо в то время, пока произносил следующие слова:

— Ваш сын умер. Чахотка, как мне сказали. Искренне соболезную.

Вопль великана пронзил ночную тьму. Он вечно будет возвращаться к тем, кто его слышал, в кошмарных снах. Подобный звук попросту не мог издать такой могучий человек, как Эрталль. Пав на колени, он закрыл лицо Библией.

Мелкорослый француз, наблюдавший сверху, с крыла мостика, почувствовал, что сердце у него разрывается от сочувствия к этому незнакомому человеку — такое отчаяние леденит кровь. И вдруг понял, что хочет быть подальше отсюда, пусть даже это и будет означать, что не удастся подтвердить то, что довелось увидеть за пару лет до того в море, — вид громадного металлического монстра.