Читать книгу - "Заарин - Алексей Шаманов"

100 лет назад. Улус Хандабай

Иркутская тюрьма была основана практически одновременно с Иркутским острогом и первоначально располагалась на его территории. Но город рос, и скоро из центра тюрьму перенесли в окраинную Ремесленную слободу.

В конце XIX века иркутская тюрьма оказалась самой крупной в России и не менее знаменитой, чем «Бутырки», «Кресты» и «Матросская тишина».

История российских тюрем есть отражение истории России, увы. За время, прошедшее с ее постройки, через нее прошли десятки, если не сотни тысяч заключенных от декабристов и участников польских восстаний до большевиков и анархистов.

Узниками иркутского тюремного замка были писатели Чернышевский и Короленко, в одиночной камере № 5 провел последние дни перед расстрелом адмирал Колчак.

Надо заметить, что после октябрьского переворота 1917 года иркутская тюрьма отнюдь не пустовала. В ее гостеприимные двери теперь валом повалили передовые представители дворянства и духовенства всех концессий, затем кулачества, станового хребта российского крестьянства, а после 1937 года скопом все подряд без сословных различий и учета былых заслуг перед большевиками. Но особое предпочтение карательные органы традиционно отдавали русской интеллигенции.

Впрочем, в описываемые времена в тесных казематах томились пока только революционеры да уголовники всех мастей.

Они встретились не в тюремном замке и даже не у массивных его ворот. Ротмистр Смирнов — не слишком высокого полета птица и свой маленький бизнес проворачивал за спиной тюремного начальства.

Встреча была назначена у места впадения резвой Ушаковки в степенную Ангару, где через два десятка лет будет расстрелян Верховный правитель адмирал Колчак…

Когда Гомбо Хандагуров подошел к берегу, ведя за собой двух оседланных лошадей и Гнедого без седла, но под уздой, он увидел ротмистра Смирнова, а чуть поодаль солдата на подводе, целиком закрытой грязноватой рогожей.

— Привел… — Полицейский офицер шагнул навстречу и, перехватив уздечку, похлопал Гнедого по холке. — Хорош, хорош скакун!

— Где Батлай? — хмуро спросил Гомбо.

— На подводе под рогожей, — кивнул ротмистр.

— Да жив ли он? — насторожился шаман.

— Живехонек! — жизнерадостно ответил ротмистр. — Забирай скорей, да возвращаться нам надо.

Гомбо не заставил себя уговаривать, подошел, отбросил грязноватую тряпку и увидел… Он содрогнулся, и слезы навернулись на глаза.

Батлай лежал на спине. То, что он все-таки жив, видно было с первого взгляда. Он дышал, и кровавый пузырь надувался над месивом его губ. Его и узнать-то было сложно, настолько он был избит: обнаженное тело сплошь в кровоподтеках, лицо — кровавая маска…

Признав брата, Батлай улыбнулся и попытался что-то прошептать, но — те же красные пузыри и не разобрать ни слова.

Гомбо поднял на ротмистра растерянный взгляд.

— Что же вы его так-то…

— Поучить пришлось, больно дерзок брат твой. Скажи спасибо, что отдаю. Он под кнутом такое нес — на десять лет каторги хватило б. — Ротмистр усмехнулся. — Так что забирай, пока я добрый, да бурятским богам своим молись!

С помощью солдата Гомбо взгромоздил брата в седло, срам прикрыл той же рогожей. Взять для него из дома халат не подумал. Брата арестовали одетым, кто же знал-то…

Гомбо Хандагуров повел лошадей шагом в обход города. Слезы стекали по щекам, в душе закипала злоба, рука, сжимающая узду, будто закостенела.

Он отомстит, отомстит любым способом. Он клялся Вечным Синим Небом и именем Эрлен-хана, владыки Царства Мертвых: ротмистр Смирнов не жилец более на этом свете, нет, не жилец!

— Ничего, брат, выходим мы тебя, кумысом отпоим, — причитал Гомбо, успокаивая более себя.

Брат его слышать не мог. Он впал в беспамятство и только по врожденной привычке кочевника все-таки держался в седле.

— Приедем, я водкой по углам побрызгаю, покамлаю… А надо, так заарина позовем Баташулууна Шагланова, он найжи мой, не откажет… Я еще на свадьбе твоей погуляю, Батлай!

Брат был лучший наездник в округе. Избитый до полусмерти, еле живой, он продолжал держаться в седле. Даже мертвый он не свалился с коня. Это Гомбо узнал, когда, добравшись до улуса, у порога деревянной пятиугольной, сложенной в форме юрты своей избы снял Батлая с коня. Тот умер в дороге…

Земляки любили юношу и гордились им. Имя Батлай в переводе с бурятского — Смелый. Весть о его смерти распространилась по улусу, и сразу стало тихо, как в склепе. У бурят не принято громко оплакивать усопших, по их поверьям, это осложняет им переход в иной мир.

Традиционных способов похорон у этого народа существовало несколько.

Были воздушные, когда тело выставляли на арангу, помост из досок на дереве или скале. Так хоронили белых шаманов, а также любого человека, убитого молнией или упавшего с большой высоты.

До середины XIX века чаще всего покойника просто оставляли на поверхности земли. Тело помещали всегда лицом к югу, то есть могила была ориентирована на север.

При кремации умерших обоего пола наряжали в лучшие одежды и уносили в лес. С покойным клали летнее и зимнее одеяние, трубку, золотые и серебряные монеты. Затем обкладывали дровами и сжигали. Если умерший был богат и знатен, то вместе с ним убивали и сжигали его слугу. Существовало поверье, что душа слуги должна служить хозяину на том свете.