Читать книгу - "Зимняя вишня - Владимир Валуцкий"

Сергеев, кивнув, складывает крахмальную салфетку.

С е р г е е в: Вы готовы?

А н н а: Всегда готова! (Она встает, оглядывается.) А куда собачка делась?

С е р г е е в: Собачки здесь самостоятельные. Найдется.

Они выходят из столовой.

У входа их ожидает запряженный экипаж — открытое лаковое ландо с пожилым ливрейным возницей на облучке.

— Доброе утро, Анна! — раздается незнакомый мужской, уже «живой» голос из динамиков на столбах. — Карета прошлого приглашает тебя совершить путешествие по стране твоего солнечного пионерского детства. А поможет нам в этом — песня…

«Вместе весело шагать по просторам, — грянул за этим детский хор, — по просторам, по просторам…»

Анна и Сергеев садятся в экипаж.

Зеленые аллеи, спортплощадки, кварталы светлых корпусов. Стенды, лозунги и скульптуры, так привычные еще недавно и столь странные сегодня. Ни души. Кажется, здесь все вымерло внезапно, и в этом вымершем городке остановилось время.

Коляска медленно едет по асфальтовой дорожке.

А н н а: Здесь, правда, что-то изменилось. Ничего не узнаю… Нет, вот эта площадка с эстрадой, кажется, была. Здесь нам, старшим, по вечерам разрешали устраивать танцы… А почему так пустынно? Неужто мы здесь совсем одни?

С е р г е е в: Это плохо?

А н н а: Хорошо… Я очень устала от города и людей. И все же… Я понимаю, что — сон, но — почему?

С е р г е е в: Вам на сегодня полагался только один вопрос.

А н н а: Больше не буду. Не буду. Честное пионерское!

«Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой… — несется из динамиков новая пионерская песня. — Глобус вертится, вертится, словно шар голубой…»

Мимо коляски плывут цветники и газоны, фонарные столбы и — как в городе — дорожные знаки.

Задумавшаяся Анна переводит внимательный взгляд на Сергеева.

А н н а: А можно вопрос… не такой, личный?

Сергеев кивает.

А н н а: А в детстве — вы здесь бывали?

С е р г е е в: Бывал. А что?

А н н а: Ничего, просто интересно. Я была в тот год, когда Леонов вышел в открытый космос. Все об этом только и говорили. И представляете, моя смена уже кончается, и вдруг Леонов прилетает сюда, в лагерь!

С е р г е е в: Двадцать седьмого августа.

А н н а: Откуда вы знаете?

С е р г е е в: А в семь часов, после торжественной линейки, весь лагерь сфотографировался с ним на память.

А н н а: Вы тоже были в тот год?

Вместо ответа Сергеев останавливает экипаж, выходит, помогает Анне выйти и ведет за собой.

Анна и Сергеев стоят перед фотографией во всю стену, где космонавта Леонова окружило множество ребят — сотни голов в белых шапочках амфитеатром уходят в гору.

А н н а: Нет, увы… меня тоже здесь не видно… Я далеко стояла. Где-то вон там… Мы опоздали, прибежали последними, с одним мальчиком, с которым дружили. Теперь бы я, конечно, его не узнала… А звали его, между прочим, тоже как вас. (Она снова внимательно смотрит на Сергеева.) Димой…

Экипаж едет по набережной.

А н н а: Для меня это был страшный год, я приехала сюда в диком раздрызге, на грани нервного срыва. Да, и в двенадцать лет такое бывает… Мы жили с отчимом — отца я не помню — и страшно ненавидели друг друга. Он был художник, неудачный, пил, дом был всегда полон каких-то подонков, его дружков. Мать не выдержала, болела, умерла. Тут же появилась другая женщина, я убежала из дома, жила по подругам… А, тошно вспоминать. И тут вдруг, как подарок небес, эта путевка. Море, солнце, лица счастливых детей. Меня все это так оглушило, казалось невероятным, я все ждала какого-то обмана, подвоха, всех сторонилась. И тут он появился. Дима. Как светлый лучик. Он был старше, такой спокойный, добрый. Надежный. Опекал, защищал. Воспитывал. Когда я что-то делала правильно, он говорил: «ты молодец, Анита». Это был фильм такой тогда. А я отвечала: «как скажешь, Аурелио». Это тоже был такой фильм. Больше мы никогда не виделись… Вам скучно? (Анна разводит руками с легкой виноватой улыбкой.) История первой любви!

Остаются за бортом коляски голые остовы тентов, груды лодок и морских велосипедов. Крепкий старик в тельняшке красит изящную яхту, поднятую на козлы.

Некоторое время они едут молча, пока музыка в динамике не стихает и не щелкает включившийся микрофон:

— Мы надеемся, Анна, что прогулка навеяла тебе теплые воспоминания. Жаль только, что холодно и неласково осеннее море. Но морской воздух и шум прибоя, уютные кресла и чашечка кофе на пляже — ждут тебя. Добро пожаловать!

Впереди на набережной, после унылой череды сложенных на зиму лежаков, открывается площадка. На ней, как в туристической рекламе, — белый столик и белые кресла под ярким тентом и почтительно ожидающий официант в белом смокинге. Экипаж останавливается.

— Приятного аппетита, Анна! — желает динамик.

Лохматый человек в очках, сидящий у широкого окна перед микрофоном, опускает от глаз бинокль, выключает микрофон и тоже деловито принимается за еду: ломоть хлеба с колбасой запивает чаем из кружки. Жуя, запускает магнитофон.

«Вот хорошо, и тихо и просторно, — звучит под гитару голос Визбора. — Ни города, ни шума, ни звонков…»

На столике бокалы, фрукты. Официант ставит чашечки с кофе и, отступив, исчезает.

Сергеев снимает салфетку с ведерка, в котором открывается запотевшая бутылка шампанского.

А н н а: А вдруг нас засекут?

С е р г е е в: Кто?

А н н а: Пионервожатый.

С е р г е е в: Его нет.

А н н а: А его дух? Ведь духи прошлого не исчезают, они витают над нами, я чувствую. И все видят…

С е р г е е в: Они поймут и простят. (Он откупоривает бутылку, наливает бокалы, поднимает свой.) За ваше возвращение!

Анна послушно берет бокал.

А н н а: Как скажешь, Аурелио.

Вместе с Сергеевым она выпивает бокал до дна. Сергеев смотрит на нее улыбаясь.

«…ветрам открыты на четыре стороны, — звенит гитара, — мачта сосны и парус облаков…»

С е р г е е в: Ты молодец, Анита.

Анна тоже долгим взглядом отвечает Сергееву.

А н н а: Значит, Дима — это были вы?

С е р г е е в: Значит, я.

А н н а: А я с самого утра догадалась. Ведь иначе не могло быть во сне! Если бы это были не вы — разве я встретила бы вас в аэропорту? Разве вы привезли бы меня сюда?

С е р г е е в: Просто я знал, что вы приедете.