Читать книгу - "Комната с привидениями - Чарльз Диккенс"

И пока доктор давал указания и наставления по уходу за пострадавшими, Бесси поняла, что старики вовсе не были так близки к смерти, как боялась она всю эту страшную ночь. Признаться, девушка даже едва ли не пожалела об этом: — ей почти хотелось бы, чтобы и они, и она сама обрели наконец вечный покой, — такой жестокой казалась ей жизнь, столь страшили ее воспоминания о приглушенном голосе притаившегося в чулане грабителя.

Тем временем Джон с почти что женской ловкостью приготовил завтрак. Бесси так не терпелось поскорее выпроводить доктора и остаться наедине со своими мыслями, что она едва ли не обиделась на Джона за то, что тот настоял, чтобы доктор присел и выпил чашечку чая. Она не знала, что сделано это было не из церемонности, а лишь из любви к ней, и что неуклюжий немногословный Джон все это время думал о том, какой у нее усталый и несчастный вид, и что его предупредительность к доктору Престону была лишь заботливой уловкой, предназначенной для того, чтобы гостеприимство заставило Бесси позавтракать вместе с гостем.

— Я пригляжу за коровами, — пообещал он, — и вашими, и своими, а Аткинсон позаботится о той, что захворала. Вот удача-то, что это случилось именно в эту самую ночь! Когда бы мы не подоспели, эти два бандита расправились бы с вами не моргнув и глазом, да они и нам синяков наставили. Впрочем, и мы в долгу не остались — одному из них будет памятка об этой ночи до конца его дней. Верно, доктор?

— Едва ли у него срастется нога до той поры, как ему придется стоять перед судом на Йоркской сессии: она ведь уже через две недели.

— Ох да, Бесси, это мне напомнило: тебе придется выступать в свидетелях перед судьей Ройдсом. Констебль велел мне сказать тебе об этом и передать повестку. Не бойся — это дело нехитрое, хотя и не из приятных. Будут спрашивать, как все было, и всякое такое. Джейн посидит тем временем с твоими стариками, а я отвезу тебя на нашей колымаге.

Никто не знал, почему Бесси внезапно так побледнела, а глаза ее затуманились. Никто и не ведал, как боялась она, что ей придется рассказать, что в шайку входил Бенджамин (если только блюстители закона сами уже не напали на его след и не схватили его).

Слава богу, это испытание миновало ее. Джон предупредил, чтобы она только отвечала на вопросы и не болтала лишнего, а что до судьи Ройдса и его клерка, то они по доброте душевной постарались сделать расследование как можно менее официальным.

Когда все закончилось, Джон отвез ее домой, причем всю дорогу твердил, как славно все обошлось: суду хватило доказательств, чтобы осудить разбойников, не вызывая в суд для опознания еще Натана и Хестер. Бесси же до того устала, что не сразу и поняла, какая же это на самом деле удача — несравненно бо́льшая, нежели полагал ее спутник.

Джейн Киркби, сестра Джона, оставалась в Наб-Энде еще с неделю или чуть больше, и ее общество приносило Бесси невыразимое облегчение. Девушка порой думала, что иначе просто сошла бы с ума, постоянно глядя на неподвижное лицо дяди и вспоминая, как лицо это застыло в мучительной агонии в ту жуткую ночь. Скорбь ее тети, как то и соответствовало преданной и мягкой натуре, выражалась тише, но мучительно было видеть, как сердце несчастной женщины истекает кровью. Силы возвращались к ней быстрее, чем к мужу, однако доктор обнаружил, что бедняжка день ото дня теряет зрение и скоро ослепнет совсем. Ежедневно, нет, даже ежечасно, когда Бесси осмеливалась, не вызывая подозрений, заговорить на самую волнующую тему, она твердила то же, что позаботилась сказать с самого начала, а именно: что в деле участвовали только два взломщика, да и те чужаки. Старый Натан никогда не задавал племяннице ни единого вопроса — как не задал бы даже и в том случае, если бы сама она не заводила речь на эту тему, — но всякий раз, когда девушка возвращалась откуда-нибудь, где могла бы услышать о подозрениях в адрес Бенджамина или о его поимке, она ловила на себе быстрые, настороженные, выжидающие взгляды старика и тут же спешила рассеять его тревогу, пересказывая все дошедшие до нее слухи. Шли дни, и Бесси все более преисполнялась благодарности Создателю, что опасность, при одной мысли о которой ей делалось совсем худо, становится все меньше и меньше.

Наряду с этим день ото дня Бесси все крепче убеждалась, что тетушка знает куда больше, нежели могло показаться поначалу. Было что-то столь стыдливое и трогательное в слепой заботе Хестер о муже — суровом, сломленном горем Натане — и безмолвных стараниях утешить его, унять его глубочайшую муку, что по этой заботе Бесси понимала: она о многом догадывается. Невидящими глазами Хестер заглядывала в окаменевшее лицо мужа, по щекам ее катились медленные слезы, а время от времени, когда думала, будто никто, кроме мужа, не видит и не слышит ее, старушка бормотала священные тексты, которые слышала в церкви в более счастливые дни и которые, как полагала она в своей безыскуственной и искренней простоте, могут еще даровать ему облегчение, но с каждым днем миссис Хантройд становилась все грустнее и грустнее.

За три-четыре дня до начала выездной сессии из Йорка нежданно-негаданно пришли повестки, из которых следовало, что старых супругов вызывают в суд. Ни Бесси, ни Джон, ни Джейн не могли понять, в чем тут дело, ибо сами повестки получили гораздо раньше и были уверены, что их показаний более чем достаточно, чтобы осудить разбойников.

Но увы! Разгадка была проста и ужасна. Адвокат, нанятый защищать заключенных, узнал от них, что в разбое участвовал и третий сообщник, и кто именно. И поскольку задача адвоката состояла в том, чтобы по мере возможности уменьшить вину своих подзащитных, доказав, что они были всего лишь орудием в руках третьего, который, благодаря знаниям о привычках и распорядке дня потерпевших, и являлся зачинщиком и организатором всего плана в целом. А для того чтобы доказать это, необходимо было заручиться показаниями родителей, которые, как утверждали арестованные, узнали голос молодого человека, их сына. Ведь никто не знал, что это могла засвидетельствовать еще и Бесси. А учитывая, что Бенджамин, по всеобщему мнению, давно уже покинул Англию, показания его сообщников, по сути дела, нельзя было считать таким уж гнусным предательством.