Читать книгу - "Неон, она и не он - Александр Солин"

Определенно что-то незаметное и питательное произошло между ними за эти несколько дней, позволив второй раз за день случиться небольшому, но важному событию, значением не уступающему утреннему, а именно: он сел в кресло и потянул ее за руку к себе. Поколебавшись, она уступила и опустилась к нему на колени. Он освободил ее от футболки и принялся ласкать ее бюст на виду у грозы. Впервые он позволил себе, а она согласилась делать это за пределами постели, что было явным нарушением ее строгого регламента. Электрическая страсть небес соединила их в новом, пусть и неудобном положением, и в непривычных, возбуждающих изгибах и складках язык их тела обнаружил свежие, необычные слова. Почувствовав, что вот-вот извергнет вместе с небом стремительную молнию, он хрипло предложил:

– Давай залезем под душ…

– Давай… – согласилась она.

Молча скинув на ходу остатки одежды, они вошли в сверкающую зеленым мрамором пещеру и впервые отразились обнаженные в одном зеркале – стройная красавица и крупный мужчина невзрачной наружности. Он поспешил отвести от зеркала глаза, настроил душ, они забрались в ванную, и она, повернувшись к нему вопросительным лицом, приготовилась следовать его воле.

– Вымыть тебя сейчас или потом? – прижав ее к себе, спросил он приглушенным голосом.

– И сейчас, и потом… – ответила она, испытывая давно забытое волнение: последний мужчина, с которым она занималась любовью под душем, был Мишка, и было это сто лет назад.

Он освободил пространство над ними от шипящих струй, истово и воздушно нанес на ее кожу гель, взбил пену и, проникаясь семейным значением сцены, принялся оглаживать ее драгоценный рельеф, призывно потискивая культовые места и утверждая стерильность с прозрачным и скользким намеком. Собственно, в напускном утаивании очевидных намерений и состоит замирающая суть совместной двуполой помывки.

Повернув ее к себе спиной и придерживая за живот, он особое внимание уделил бедрам. Время их санобработки далеко превзошло необходимое, а его вкрадчивые, проникновенные движения заставили ее обмякнуть. Наконец он смыл пену и принялся поцелуями и покусываниями проверять блестящую упругость ее кожи. Он даже встал перед ней на колени, и она в ответ возложила взволнованные руки на его потемневшую от воды макушку.

Теперь ему следовало вымыться самому. Он выдавил гель и нанес себе на живот.

– Дай мне! – сказала она, забирая у него флакон. – Повернись!

Он повернулся, и она, наполнив ладонь перламутровой слизью, так похожей на его семя, быстрыми движениями взбила и разнесла пену по его плечам и бокам, подтвердив скользкими руками то, о чем предупреждали руки сухие – он располнел, и это никуда не годится. Смыв пену, она снова вооружилась гелем и, заведя руки, натерла ему на ощупь грудь, живот, а затем, преодолев внутри себя уже невысокий к этому времени барьер, скользнула ниже пояса, возблагодарив небо за то, что жених не видит, как покраснело ее влажное лицо. Не желая признаваться себе, что давно хотела там побывать, она жадными тонкими пальцами принялась наводить порядок у него в паху, чувствуя, как затаилась его спина. Возможно, она задержалась там дольше, чем следует, потому что его маршальский жезл вдруг забился в ее руках, и она поняла, что перестаралась. Он, свернув голову, искал ее губы, и она, полыхая лицом, помогла ему освободиться от стонущих судорог. Случилось небывалое: заласканная им до последней косточки, она впервые ласкала его таким невинным способом!

Потом они, обнявшись и касаясь головами, стояли под душем.

– Иди! – наконец сказала она, пряча глаза. – Мне нужно заняться волосами…

И он, влюбленный банщик, выбрался из ванны, обмотался полотенцем, ушел, сел в кресло и стал с легчайшей улыбкой глядеть на колышущиеся струны дождя и слушать, как трескучие небесные шары, отскочив от гор, скатываются в море.

Возможно, кто-то скажет, что эротические ощущения наших героев – это совсем не то, чем следует забавлять читателя, когда трещит по швам мировая финансовая система, а блаженная Организация Объединенных Наций пытается объединить землян вокруг картофеля, языков и санитарии; когда отдельные страны переживают за лягушек, крокодилов и снегирей, пекутся о запущенном здоровье нации и возбуждают интерес к математике; когда новоизбранные президенты сходятся на меже, чтобы померяться вооруженными силами на виду у их будущего чернокожего коллеги и партнера; когда европейская цивилизация, дождавшись своего часа, вбивает албанский клин в балканский вопрос, а всемирная сеть дрожит от общественного резонанса; когда значение спортивных подвигов далеко превосходит значение подвигов нравственных, а практичный цинизм во всем мире побеждает бесхитростное любовное чувство, когда падают самолеты, сталкиваются поезда, переворачиваются автобусы, когда, когда, когда…

Любителям классических запятых мы скажем так: на самом деле, именно тогда, когда такое происходит, героям ничего не остается, как уединиться в маленькой, уютной лаборатории страсти, чтобы совершать там открытия во имя беззащитного эгоизма любви и обреченной человечности. И единственное, что здесь может их смутить, это вопрос: два открытия за полдня – не многовато ли?

Обедали и ужинали в номере. Гроза между этими двумя событиями закончилась, появилось солнце и единственно доступным ему способом – выпариванием, принялось осушать промокшую землю, торопясь управиться до конца рабочего дня. Перед закатом они решили нанести краткий визит ближайшим окрестностям. Влажность обострила запахи и вместе с духотой напомнила им другие приморские городки, где они до этого уже бывали с другими. Увиваясь вокруг нее толстой лианой, он перечислял, до каких развлечений они могут здесь дорваться: тут тебе и серфинг, и теннис, и водные лыжи, и рыбалка, и акваланг, и еще черт знает что!

– Не хочу, не хочу, не хочу… – отвергала она их одно за другим. – Ничего пока не хочу! Хочу купаться, загорать, есть и спать!

– Может, возьмем машину и съездим в Ниццу, в Канны?

– Не хочу! – отвечала она. – На что там смотреть – на такие же заборы и камни?

– А джаз слушать пойдешь? – осторожно спросил он.

– Джаз слушать пойду, – неожиданно покладисто согласилась она.

Они медленно шли вдоль распаренных, с окровавленными головами сосен и пальм за белыми каменными заборами, схожими друг с другом однообразной недоступностью. Когда дошли до порта, он сказал:

– Мы обязательно побываем здесь! Я хочу, чтобы ты попробовала местную уху – буйабес называется!

Проводив солнце на покой, они вернулись в отель. После ленивого бдения перед распахнутым в ночь балконом, они легли в кровать. Он включил телевизор, она взяла книгу и открыла на закладке.

«Откуда-то в Розмэри возникло предчувствие, что сегодняшнее купанье запомнится ей на всю жизнь, что, когда бы ни зашла речь о купанье в море, тотчас оживет перед ней этот день и час…»

Ее, как и в прошлый раз хватило на полчаса, но теперь она сама отложила книгу и подставила ему губы: «Спокойной ночи!», после чего выключила ночник и повернулась к нему спиной.