Читать книгу - "Ароматы кофе - Энтони Капелла"

Последующие недели я весь пребывал в трудах. Надо было надзирать за рабочими, набирать служащих, спорить с адвокатами — возникла краткая юридическая полемика, когда выяснилось, что заведение больше не может называться «Кофе „Кастл“»: в конце концов мы его переименовали в «Кофейню на Кастл-стрит», и это всех устроило. Я познакомился с Фредериком Фербэнком, тем самым закупщиком, который снабжал Эмили кенийским кофе. К моему изумлению, он был наслышан обо мне; более того, был явно польщен знакомством.

— Роберт Уоллис? — вскричал он, пожимая мне руку. — Тот самый, создатель «Определителя Уоллис-Пинкера»? Должен признаться, сэр, что слегка измененная версия вашей системы используется теперь всеми мелкими торговцами кофе. Представляю физиономии моих коллег, когда я им сообщу, что закупаю кофе для Уоллиса!

Мне было странно слышать, что я создал нечто, обретшее свою собственную жизнь. Но особой гордости за авторство я не ощущал: по суш, главным вдохновителем был Линкер, вовсе не я.

Мы с Фербэнком вместе апробировали несколько видов кофе и произвели предварительный отбор. Я был удивлен, как скоро африканцы превзошли Южную Америку в отношении качества и насколько быстрыми темпами процесс влажной обработки зерен опережает сухую обработку. Мы проговорили несколько часов на языке, понятном торговцам кофе, и в результате я заключил, что поставщик Эмили вполне порядочный человек.

Едва кафе открылось, меня тотчас поглотили другие дела: надзор за официантами, уход за аппаратом Тозелли, даже порой при необходимости мытье чашек и прочей посуды. И почти сразу же к нам потоком грянули женщины, жадные до информации. Таких всегда можно было определить по внешнему виду — они проскальзывали внутрь с выражением боязливой решительности, как будто подстегивая себя неотвратимостью такого шага.

Воинствующее суфражистское движение — «Дело», как они сами это называли, — теперь быстро разрасталось, подогреваемое сообщениями газет о событиях в Манчестере и Ливерпуле. Но в своей новой роли кофевара и подручного работника я мог заключить, что не слишком очевидно, чтобы и Лондон последовал в том же направлении. Эмили со своими подругами-конспираторшами долгие часы заседали в дальней комнате, обсуждая разные вопросы: свою конституцию, свою этику, что такое легитимное действие и что нелегитимное, как утвердить свою правоту. Для движения, чьим главным девизом стал призыв: «Не слово, а дело!», пожалуй, слов оказывалось во много раз больше. Они обсуждали, как охватить весь Лондон, но у них, по-моему, для посланий вечно не хватало почтовых марок.

Временами, признаюсь, мне все это представлялось не более чем увлечением — незрелым дамским авантюризмом. Но вот, закончив свои нескончаемые собрания, они надевали шляпки, зашнуровывали ботинки и, вместо того чтобы идти к омнибусу и ехать домой, направлялись в одиночку или парами с ведрами краски малевать лозунги на стенах правительственных зданий или лепить на стены свои манифесты. Молли, Мэри, Эмили, Эдвина, Джеральдина и им подобные становились уже не «ангелами домашнего уюта», но ангелами возмездия. Признаюсь, эти их ночные вылазки вселяли в меня дурные предчувствия. С детских лет мне внушали, что женщина — воплощение слабости, и я понял, что это представление изжить мне нелегко.

— Нечего стоять передо мной с кислой физиономией, — сказала как-то вечером Эмили перед тем, как отправиться расклеивать воззвания на Челси-бридж. — Если боишься за меня, идем с нами.

— Почему ты решила, что я боюсь?

— По тому, с каким усердием ты трешь эту чашку полотенцем, чуть дырку не протер. Право же, я прекрасно справлюсь, но если хочешь, пойдем, во всяком случае, твое присутствие окажется не без пользы, можешь подержать ведро, пока я буду мазать клеем.

— Хорошо. Если я тебе нужен, я пойду.

— Я не сказала, Роберт, что ты нужен, я сказала, что ты можешь быть полезен.

— Есть разница?

— Как сказал бы отец, различие.

Выйдя на улицу, мы — пятеро дам с рулонами прокламаций под мышкой, с небольшими ведерками клея для обоев, с кистями, а также я, — кликнули кэб. Если правительство когда-либо решится подавить этот мятеж, поймал я себя на мысли, ему не потребуется для этого особых усилий.

Мы с Эмили сошли у набережной Виктории. Она принялась расклеивать плакаты — но, несмотря на туман, задувал ветер, и обмазать их клейстером оказалось непросто.

— Одна бы ты ни за что не справилась, — заметил я, когда свернутая рулоном прокламация в четвертый раз покатилась по мосту.

Я бросился ее вызволять.

— Ну, по крайней мере, довольствуйся сознанием того, что пригодился, — сердито бросила она, хватаясь за шляпу.

— Что ты злишься!

— Еще бы не злиться! Никак не лепятся чертовы листки к кирпичной кладке. — Она ткнула мне пачку воззваний. — Если ты такой ловкий, сам лепи!

— С удовольствием!

Я клеил листы, а она стояла на страже.

— «Ка Вэ», — неожиданно произнесла она.

— Что?

— «Ка Вэ». Так говорят, когда является полиция, разве не знаешь?

— A-а… то есть, cave… латынь… — Я бросил взгляд на мост. Как раз в этот момент двое полицейских быстро направлялись от Ламбет-стрит прямо к нам. — Вообще-то, в таких случаях говорят: «Смывайся!»

Прозвучал свисток, топот бегущих ног эхом раскатился по мосту.

— Быстрей! — крикнул я Эмили, подхватив ее под руку.

Мы продвигались к Парламент-Сквер, обклеивая листовками каждое встречаемое на пути общественное здание. Как вдруг у Вестминстерского моста заметили автомобиль, припаркованный у обочины; шофер очевидно отлучился куда-то перекусить. На капоте был прикреплен правительственный флажок.

— Это машина министра внутренних дел Великобритании, — сказала Эмили.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Артур с ним знаком. Пойдем, наклеим листовку.

— Что-о?

— Потрясающая возможность, — порывисто выдохнула она. — Он скорее прочтет листовку на собственном автомобиле, чем на мосту. Для верно-ста мы еще и внутрь вклеим.

— Но Эмили… это невозможно.

— Это почему же? — Она уже разворачивала несколько плакатиков.

— Потому что… ведь это же машина. Это великолепный автомобиль! Произведение искусства.

— В таком случае, — сказала она саркастически, — давай побродим по округе, поищем какую-нибудь мерзость и на нее налепим листовку, ты это хотел сказать? Послушай, Роберт, что поделать, если министр внутренних дел предпочитает разъезжать повсюду именно в этой шикарной машине. Мне важней, чтоб он вот это прочел.

— Но подумай о бедняге-шофере… сколько бед ты ему принесешь!

— Неприятно, но что поделать, — сказала Эмили, намазывая клейстер на оборотную сторону чуть ли не пяти листовок. — А ты следи, ладно?

— Но это нечестная игра, — запротестовал я, хотя при этом все же последовал ее указанию.