Читать книгу - "Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс"

– Сюда, миленький, – говорит Клара.

Голос ее звучит откуда-то издалека. Она опять берет его за плечо, подталкивает… и вдруг перед ним лицо старика, старик лежит на спине, а ведь все в этой комнате стоят или сидят…

У Кречета застучало в висках. Старик похож на Ревира, он тоже Ревир, еще один Ревир. У него длинные, жесткие, совсем белые волосы, только вокруг худого лица, на лбу, на висках они коротко подрезаны. Глаза закрыты. Губы сжаты как-то сердито, обиженно, и от них тянутся книзу недобрые складки. А шея вся сплошь в морщинах, только по ним и видно, что он и вправду очень старый. Кречету не оторвать глаз от этого старика. Уже не чувствуется на плече рука Клары. Здесь какая-то тайна, что-то надо понять… Но что же это значит? Цепенеешь от ужаса. Так бывает иногда перед тем, как тебя вырвет. Но сейчас желудок ни при чем, тут все дело в голове, что-то жужжит и гудит в голове… какие-то слова пробиваются, и надо услышать… Кречет оглянулся на Ревира. Отец, его отец, стоит рядом, лицом он так похож на этого покойника, смотрит серьезно и даже угрюмо, будто эта смерть ему досадила…

И внезапно перед глазами – другой отец, смутный, едва различимый облик… мелькнул в мыслях и исчез.

Может быть, старик в гробу пошевелился? Нет, не шевелится. Глаза его закрыты и уже никогда не откроются.

– Мам… – в ужасе шепнул Кречет.

Она хотела его оттолкнуть, отвести в сторону. Но он словно окоченел. Смотрел на губы мертвеца, на его нос. Настоящий мертвый нос. В нем нет ничего человеческого: восковой, совсем мертвый. Кречет потрогал свой нос – тоже почему-то холодный, будто мертвый. К нему наклонился Ревир. Что-то сказал, назвал имя: Кристофер. Кречет слышит, но ведь это имя к нему не относится. Это чужое имя, так зовут кого-то другого, незнакомого, кого он знает не лучше, чем Роберта, Джонатана, Кларка и Ревира.

Что-то блеснуло – нет, это не покойник подмигнул, это что-то другое. Кречет мотнул головой, пытаясь отогнать наваждение: лицо того, другого отца. За спиной у того человека – бескрайнее, безоблачное небо. От него пахнет дорогой, простором. Что же он тогда сказал? Слова слышатся будто из-за двери – приглушенно, дразняще, разобрать бы. Что-то про смерть. Смерть, умирать, мертвец… вот здесь лежит мертвец, но что это значит? Разве это важнее, чем когда издыхает собака? Или когда кошка заснула под колесами, а машина тронулась и раздавила ее? Разве это важнее, чем смерть водяных крыс, за которыми так охотится Роберт? Почему важнее?

Клара потянула его прочь. А у него будто ноги приросли к полу, он весь странно отяжелел. Стал тяжелый, как этот гроб. Столько цветов нагромоздили вокруг покойника – и вокруг него тоже, цветы нависают над ним, и, наверно, это от их запаха так кружится голова.

– Идем, Кристофер, – говорит Ревир.

– Идем, – говорит Клара.

Кречет поднимает глаза. Хочется спросить: почему этот человек умер? Клара побледнела, но губы у нее не дрожат. Красивая она. Рядом с нею Ревир совсем как этот покойник в гробу, но это видно одному только Кречету… а потом он опять поглядел на Клару – у нее немного выдаются скулы, они чуть-чуть порозовели от волнения, а нос прямой и тоже мертвый… вот с таким лицом и умирают, ложатся в гроб, под тяжелую крышку – навсегда. Так, значит, она тоже умрет, а она этого не знает… и Ревир тоже умрет и тоже об этом не знает… Глаза у Кречета горели. Он покорно дал Кларе оттащить его куда-то, наткнулся на нее, едва не упал, выправился, а перед глазами все стоит лицо покойника, и слышится голос… эти мертвые губы могут заговорить в любую минуту, быть может, поздно ночью, когда стараешься уснуть; или, когда наконец уснешь, голос послышится уже сквозь сон – еле слышный, дразнящий, и непременно надо понять, ведь этот голос повторит слова того, другого отца, которого Ревир никогда не видал, а сам Кречет видел только один раз. Нестерпимое волнение долгого дня обернулось какой-то гнилостной, мерзкой сладостью во рту, и выплюнуть нельзя, потому что все на тебя смотрят.