Читать книгу - "И поджег этот дом - Уильям Стайрон"

Потом он повернулся и вышел из комнаты на весенний воздух. День клонился к вечеру. В прозрачном чистом воздухе плыл колокольный звон. Стая голубей взмыла словно ниоткуда, и небо над фонтаном стало рябым от сизых крыльев. Шагая по булыжной улочке к гостинице, он оглянулся, и ему показалось, что из двери полицейского участка, втянув голову в воротник своего большого пальто, выскочила девушка; он стал звать ее, но она уже скрылась в переулке. Он повернулся и пошел дальше, но тут его окликнули.

– Как голова? – Это был капрал Луиджи. Он вел себя сдержанно, невозмутимо, совсем не по-итальянски, и в то же время видно было, что он истосковался по человеческому разговору; он нагнал Касса на подъеме и пошел рядом с ним. – Паринелло послал меня проследить, чтобы вы заплатили за вазу.

– Голова ничего, – сказал Касс. – Странная у вас в Италии полиция.

Капрал ответил не сразу:

– Полагаю, она не хуже и не лучше, чем в других местах.

– Удивительно, что до сих пор никто не прикончил вашего шефа. Он прародитель всех пресмыкающихся.

– Да, – отозвался Луиджи, – он… утомительный. Скажите, вы образованный человек, так ведь?

– Нет, я не получил образования. Книжки читал, но образования у меня нет. Почему вы спросили?

Капрал остановился. Касс тоже стал и заглянул в серьезное, важное лицо – лицо человека, по-видимому, не расположенного к юмору.

– Не знаю, почему спросил, – ответил капрал. – Не знаю. Вы уж меня извините. Но таких американцев, как вы, редко видишь. Я имею в виду вашу маленькую шутку у Паринелло и владение итальянским. А потом… как вы поступили с девушкой, хотя это просто бедная крестьянка и никакого интереса не представляет. Мне это понравилось. Жест гуманиста, подумал я. Так поступают образованные люди. Это мне понравилось.

– А мне она понравилась, – с легким раздражением ответил Касс. – Она представляет некоторый интерес. Она очень красивая женщина. А что? Вы разве не образованный человек?

– Нет, я не образованный человек, – все так же педантично и официально отвечал полицейский. – Как и вы. я прочел много книг, но не имел возможности продолжить образование. Я хотел стать адвокатом, но обстоятельства вынудили меня… – Он не кончил фразу. – Я стал тем, что я есть. В нашей стране большинство людей не получает хорошего образования. Им приходится много работать, и они ничего не читают.

– В Америке тоже неважно с образованием, – сказал Касс. – Много работать им не приходится, но они тоже ничего не читают. – Он пошел дальше.

– Жаль, что не читают, этим они обедняют себя. Одним из самых больших откровений в моей жизни был «Мир как воля и представление» великого немецкого философа Шопенгауэра. Из всех, кого я читал, он наиболее точно указывает путь к тому, что я назвал для себя творческим пессимизмом. Вы читали Шопенгауэра?

– Никогда, – ответил Касс короче и грубее, чем ему хотелось бы. Голова у него опять разламывалась. – Нет, не читал.

– Извините, – произнес чуткий капрал. – Если я задал бестактный вопрос, извините. В наши дни не часто удается поговорить с человеком, родственным по духу. Ваша шутка у Паринелло… Это было восхитительно! Как бы мне хотелось…

Но фраза оборвалась на половине, а они между тем поднялись на высокое место, и Касс опять увидел далеко внизу море, апельсиновые и лимонные сады и виноградники, террасами спускавшиеся по гигантским склонам. Где-то в канавах и стоках ровно журчала вода; земля и небо казались отмытыми, натертыми, начищенными, и вода с бульканьем уносила зимний хлам к морю. Солнце садилось, серпы потускневшего света одели голые вершины дальних холмов. «Madonna! Che bello!»[242]– донесся женский возглас, будто славословя свет второго пришествия. Касса прохватила непонятная дрожь.

– Эта девушка. – Он повернулся к капралу. – Что была в участке. Как ее зовут?

Луиджи пожал плечами.

– Не знаю. Крестьянка из долины. Не припомню, чтобы встречал ее раньше.

– Она красивая. Они все такие?

– Красота среди крестьян – редкость. А если и встречается, то хватает ее только на детские годы. Я не заметил, что крестьянка красивая.

– Надо быть слепым, капрал.

– Я к ней не приглядывался. Крестьяне меня не интересуют. Это шваль по большей части, из поколения в поколение женятся на кровной родне, как животные. Большинство – умственно неполноценные. – Он скорбно покачал головой. – Оттого, что питаются одним хлебом. Иногда я думаю, что их всех надо ликвидировать.

– Капрал, – добродушно воскликнул Касс, – вы прямо как фашист рассуждаете!

– А я и есть фашист, – прозаически сообщил Луиджи, но потом, как бы оправдываясь, пояснил: – Пожалуйста, поймите меня правильно. Ликвидация не в буквальном смысле. Фашизм – не нацизм. Я только хотел сказать… – Он замялся, упер кулак в кулак, точно подыскивая правильное слово, довод. А затем голосом, который прозвучал бы напыщенно, не будь в нем такой убежденности, произнес: – Мы все обречены, понимаете! Все! Но как-то перебиваемся. Они… – Луиджи указал головой на какого-то невидимого крестьянина, – они обречены навеки. Они не перебиваются. Они ниже животных. Их надо ликвидировать. Положить конец их мучениям.

– Творческий пессимизм. – Касс мигнул.

На лице у капрала впервые появилось подобие улыбки; потом он посмотрел на часы.

– Приятно было с вами поговорить, – сказал он. – Надеюсь, я вас не обидел. Жизнь – странная штука, правда?

– В каком смысле? – искренне удивился Касс.

– В смысле существования. С вами не бывает так, что, когда вы просыпаетесь после долгого сна и еще не пришли в себя, вы ощущаете ужас и тайну существования? Это длится считанные секунды, но только тут, больше никогда, мы чуть-чуть подступаемся к вечности. И знаете? Я не верю в Бога. Но самое ужасное то, что не успеешь глазом моргнуть, как ты уже совсем проснулся и не поймешь; когда подступался к вечности, к Богу ты приблизился или… к ничему.

Касс опять мигнул и подумал: а не помешанный ли слегка этот капрал? Фашист-гуманист, интеллектуал, истребитель крестьянства, творческий пессимист, метафизик… и усы, и длинные баки, спускающиеся из-под фуражки, и бархатные глаза, мечта зажиточной матроны, и при всем этом – беседы наедине с самим собой; и вдруг его слова – так ли они были верны, как казалось, так ли страшны? – отдались в Кассе, как в огромном гонге. Он посмотрел Луиджи в глаза и понял, что капрал при всех его странностях нормальнее любого нормального.

– И мне часто бывает одиноко, – сказал Касс. – Очень одиноко. Очень страшно.

– Тогда вы понимаете, о чем я говорю?

– Да.

– Я жалею, что завел этот разговор, – помолчав, сказал Луиджи и протянул ему руку. – Надеюсь, вы еще приедете сюда. Так вы заплатите за вазу?

– Заплачу, Луиджи, – ответил Касс – Спасибо вам. Спасибо.