Читать книгу - "Прискорбные обстоятельства - Михаил Полюга"

Как и оговорено, в восемь утра я у матери. В комнате полумрак, напитанный тяжелым нежилым запахом. Я включаю свет — мать сидит на постели со свесившейся головой, встрепанная и беспомощная. По всей видимости, она пыталась подняться, но не смогла — и потому в бессильной ярости смела с прикроватной тумбочки настольную лампу, скинула на пол подушку и одеяло.

— Ноги отекли, — невнятно бормочет она, не поднимая глаз, но явно обращаясь ко мне. — Я спала? Как долго? Дай мне руку. А ну-ка!..

Качнувшись вперед и ухватившись за меня, она тяжко поднимается, и хотя туго налитые, с болезненной желтизной ноги едва ее держат, упрямо переставляет их по направлению к платяному шкафу.

— На полке — чистый халат и теплые колготы. Оденусь сама. Я сказала — сама, разве непонятно? Вот только сяду на табурет… Выйди вон, буду готова — позову!

Я выхожу и застываю посреди прихожей. Чувства у меня теперь как бы атрофированы, иначе в нынешней ситуации и быть не может… Нет-нет, и сердце не болит, никогда ранее оно у меня не болело!.. Но как мы спустимся со второго этажа, как она заберется в автомобиль?.. И почему я не попросил у Синицына госпитальную машину и санитаров?..

— Ты где был вчера? Машины нет, машина минут пятнадцать, как ушла, — сердитым непроспавшимся голосом бурчит в трубку Леонид Львович. — Что делать? Звони на «скорую» или сам что-нибудь придумай. Прислать тебе няньку? Все, отбой!

Собравшись с духом, я звоню на «скорую». Что случилось? Женщина восьмидесяти четырех лет не может спуститься со второго этажа, сил у нее нет, если не понятно! Да, в госпиталь. Да, по направлению. С затратами как-нибудь разберусь… И удивительное по теперешним временам обещание: ждите!

— Что ты там застрял? — гневным шепотом подгоняет меня из комнаты мать. — Не наговорился еще? Я готова. Давай пальто и туфли, в сапоги ноги не влезут.

О «скорой помощи» строптивица и слышать не хочет — обвиснув у меня на руках, упрямо влачит непослушное тело к выходу. Но ступеньки, по которым еще недавно без особого труда спускалась и поднималась, ныне — неодолимое препятствие для нее. И она цепляется, виснет на перилах, едва поворачивая сначала одну ногу, потом другую, как будто они обуты в ортопедические башмаки. В конце короткого марша, выбившись из сил, мать вдруг обмякает и грузно оседает на ступеньку, так что я едва удерживаю ее враз отяжелевшее тело.

— Что тут у вас? — вовремя появляются в подъезде фельдшер и водитель «скорой помощи», два здоровенных мужика с крепкими и ухватистыми, как экскаваторный ковш, руками. — Табурет есть? Тащите! Не бойтесь, мы ее удержим. Бабушка, бабушка, ну что же вы?..

— Идите к черту! Какая я вам бабушка! — слышу я вполне разборчивое бормотание и, невольно ухмыльнувшись, несусь в квартиру за табуретом.

Усадив мать в пролете, фельдшер и водитель переминаются с ноги на ногу, тяжко вздыхают и засматривают мне в глаза. Заранее приготовленная купюра мгновенно и ловко выхвачена из моих рук, и в следующую секунду оба вдохновенно, не сговариваясь, бегут к машине и приносят брезентовый кошель с петлями и постромками наподобие плащ-палатки.

«Удобная штука там, где носилки не пройдут, — мимолетно думаю я, помогая матери вдеть ноги и руки в петли. — Это, наверное, кощунственно — замечать мелочи, думать суетно. Но как не думать? Как не соприкасаться, не видеть, не слышать? Ведь невозможно отодвинуться от живого мира — даже в такие минуты…»

Тем временем два молодца из ларца споро хватаются за постромки, поднатуживаются и привычно стаскивают огрузневший кошель к «скорой помощи». Там уже приготовлены носилки, мать перекладывают на них, подмащивают под голову какой-то сермяжный плоский блин, но, прежде чем вкатить носилки по желобам в машину, водитель отгребает в сторону всяческий хлам: ящик с инструментами, канистру, шину с облысевшим протектором, замасленные тряпки, бывшие когда-то вафельным полотенцем.

— Куда везти? В госпиталь? — для верности вопрошает высоким, бабьим голосом водитель. — А там примут?

Да езжай ты! — в сердцах машу ему ладонью, а сам неотвязно думаю: со мной ли происходит все это? Как соотнести ирреальность происходящего с такой живой, такой жизнелюбивой матерью? Как?

Я сажусь за руль, выезжаю со двора, и хотя «скорая», дребезжа и смрадно пыхая невыгоревшим бензином, несется вскачь по неровной, как стиральная доска, дороге, вскоре обгоняю это ископаемое чудовище и через какие-то десять-пятнадцать минут въезжаю в ворота госпиталя. Необходимо растормошить Синицына, чтобы в приемном покое не кочевряжились и «скорая» не простаивала у подъезда, — еще, чего доброго, простудят мать на утреннем морозе!