Читать книгу - "Эмпайр Фоллз - Ричард Руссо"

Однако газете все же удалось удивить Майлза, когда он добрался до раздела “Образ жизни”. В последние несколько лет по воскресеньям в “Имперской газете” публиковали старые фотографии Эмпайр Фоллз и его обитателей, сделанные в пору процветания города. Рубрика называлась “Как это было”, и в начале лета Майлз наткнулся на снимок “Имперского гриля”, датированный началом 1960-х, со старым добрым Роджером Сперри, выглядевшим столь молодецки, будто он стоял на сейнере с омарами, а не за кассой; перед ним тянулась стойка, за которой перекусывали в обед рабочие, и за плохо различимыми, темноватыми столиками было полно посетителей. Меню, вывешенное на задней стене, предлагало рубленый бифштекс с жареным луком, картофельным пюре и овощами, а также булочку на десерт – и все это за доллар с четвертью. Один из молодых мужчин на фотографии до сих пор приходил в “Гриль” и всегда садился на тот же табурет с краю, если он был не занят. По каким-то причинам, необъяснимым, с точки зрения Майлза, эти снимки поднимали людям настроение. Местные жители с явным удовольствием вспоминали, что сорок лет назад в субботу днем на Имперской авеню было не протолкнуться: толпы людей, вереницы машин, бойкая торговля – тогда как теперь улицу можно поливать очередями из автомата и не ранить ни единой души.

Некоторые персонажи в газете были поименованы в подписях к фотографиям, имена других оставались под вопросом. “Можете опознать этого мужчину? А эту женщину? Кто были эти люди и что они значили для нас? – казалось, спрашивали снимки. – Куда они уехали? И почему мы остались?” Рубрика “Как это было” всегда вызывала у Майлза смешанные чувства, и превалировало впечатление, будто город жил ожиданием некоей катастрофы, которая прикончит их всех.

На сей раз в газете поместили фотографию служащих Имперской рубашечной фабрики; снимок был сделан в 1966-м, и единственным человеком во втором ряду, не смотревшим в объектив, была молодая и прекрасная Грейс Роби. Майлз бросил взгляд на подпись и с облегчением вздохнул: имя матери упомянули. Ему было бы больно, если бы вопрос “Кто-нибудь знает эту женщину?” относился к ней. Тем не менее у Майлза, не ожидавшего увидеть мать, возникло ощущение, схожее с тем, когда стоишь на железнодорожном полотне и чувствуешь или воображаешь, будто чувствуешь, как рельсы дрожат под чем-то огромным, приближающимся к тебе на всех парах, – и это было не ощущение опасности, нет, ведь никто не обязывал тебя не сходить с места во что бы то ни стало. Наверное, это ощущение навеяло ему то, что Грейс не смотрела в камеру, но в сторону и вниз, словно прислушивалась к отдаленному гулу. Если то, что она услышала, было напоминанием о ее смертной природе, мелькнуло в голове у Майлза, конец ее был ближе, чем она думала.

Кое с кем из людей на снимке Майлз был знаком; одни умерли, другие продолжали жить, кто по-прежнему в Эмпайр Фоллз, а кто в иных местах, давно покинув родной город. Глядя на одного человека, Майлз подумал, что хорошо его знает, но потом сообразил, что перед ним отец того человека. В конце первого ряда стоял маленький белобородый мужчина в костюме-тройке, Ч. Б. Уайтинг собственной персоной, владелец Имперской рубашечной фабрики. По фотографии нельзя было предположить, что в ту пору мужа миссис Уайтинг одолевали какие-либо тяжкие предчувствия. Сколько лет минуло с тех пор, как был сделан этот снимок, попытался припомнить Майлз, и до того момента, когда Ч. Б. Уайтинг, возвратившись из мексиканской ссылки, приставил холодное дуло револьвера к своему пульсирующему виску? Как странно, подумал Майлз, что лишь вчера он стоял у могилы этого человека.

После матча, когда толпа болельщиков рассосалась и Майлз с Синди медленно, осторожно побрели к машине, Синди спросила, не хочет ли он немного прогуляться, и Майлз согласился, прежде чем поинтересоваться, куда именно, о чем потом пожалел.

– По-моему, это самое красивое место в городе, – сказала его спутница, когда они ступили на ухоженную дорожку. Синди теперь более опиралась на свой костыль, чем на Майлза, хотя и крепко держала его за локоть на всякий случай. Потеря равновесия на трибуне и нырок вперед в объятия Джимми Минти подорвали ее уверенность в собственных силах.

По ее просьбе они припарковались у восточных ворот, ближайших к кладбищенскому участку Уайтингов. День близился к вечеру, небо снова заволокло тучами, и холодный ветерок шуршал пожухлыми листьями вдоль дорожки.

– Здесь действительно тихо и спокойно, – сказал Майлз, принюхиваясь.

Ему чудится или в воздухе на самом деле пахнет кошачьей мочой? Войдя на кладбище, Майлз заметил нескольких кошек, шнырявших между памятниками. Они ведь не одичавшие, правда? Ему не хотелось думать о том, какую поживу они находили на кладбище. Опухоль на месте кошачьего укуса спала, но рука пульсировала, словно требуя, чтобы ее почесали. Майлз противился позыву. По другую сторону чугунной ограды, примерно в сотне ярдов от них, беззвучно проехала патрульная машина, и на таком расстоянии трудно было разобрать, кто сидит за рулем – Джимми Минти или его коллега. Синди тоже следила за продвижением машины, пока та не выехала на шоссе и не развернулась назад к городу.

С холма, на который они поднялись, в отдалении виднелась река, и луч яркого послеполуденного солнца, пробившись сквозь облака, подсвечивал синюю воду. Когда они остановились у могилы ее отца, Синди сказала:

– Иногда он приводит меня сюда.

И как это понимать? – подумал Майлз. Зная стойкую неприязнь своей спутницы к метафорам, он решил, что она все же не имеет в виду тень Ч. Б. Уайтинга.

– Кто? – тем не менее спросил он.

– Джеймс.

Ответ ничего не прояснил.

– Джеймс?

– Джеймс Минти. – Теперь Синди, в свой черед, с сомнением поглядывала на Майлза: то ли он туго соображает, то ли не слушает, о чем она говорит. Майлз же пытался вспомнить, слыхал ли он, чтобы кто-либо когда-либо называл Минти Джеймсом, но не смог припомнить.

– Я был не очень хорошим другом, верно? – покаялся он, ненавидя себя за то, что по отношению к этой несчастной женщине остался таким же неуступчивым, каким был в юности. В конце концов, много ли времени он потерял бы, сопровождай Синди на могилу отца в ее редкие, краткие посещения Эмпайр Фоллз?

– О, Майлз, ты был женат. – Она словно прочла его мысли.

На могиле Ч. Б. Уайтинга стояла большая банка с тем, что некогда было ноготками. Цветы поникли, побурели, а в банке плавали засохшие листья. Здесь запах мочи был еще отчетливее.

– Я принесла их всего несколько дней назад. – Синди, рискуя упасть, нагнулась к цветам. – Они не должны были завять. – И после паузы: – Джеймс работает на мою маму. И я уверена, она ему платит за потраченное время.

– И что это за работа? – спросил Майлз.

– Разные услуги. Присматривает за домом, когда она уезжает. Помог ей установить сигнализацию. Наведывается на старые фабрики.

Майлз кивнул, пряча улыбку. Последний человек, которого он посвятил бы в секреты своей охранной системы, сумей он позволить себе подобную роскошь и будь у него что красть, был Джимми Минти. Но, возможно, он несправедлив к нему. Джимми, скорее всего, благодарен и предан тем, кто обращается с ним вежливо. И Майлз понял, что совершил ошибку, причем дважды, провоцируя Минти, – ошибку, исправлять которую будет трудно и унизительно, и еще неизвестно, снизойдет ли Джимми до прощения.