Читать книгу - "Пощечина - Кристос Циолкас"

Коула озвучила его мысли:

— Зачем-то обратились в полицию. Какая гнусность! — Она медленно покачала головой.

— А что им оставалось делать? Он ударил маленького ребенка.

Манолис плотно сжал губы. Лучше промолчать. Хотя что за бред несет его дочь? Как можно обращаться в полицию, к этим недоноскам? Из-за оплеухи.

Коула постучала по столу:

— Вот я тоже бью Савву. — Она скрестила на груди руки, бросая вызов дочери. — Ты подашь на меня в суд?

— Ты не должна его бить.

— Даже когда он сквернословит в мой адрес, когда он бьет сестренку?

— Не путай кислое с пресным.

— И ты его бьешь.

Елизавета переводила взгляд с отца на мать:

— Я не хочу это обсуждать. Айша права. Никто не вправе бить детей. Никто.

— Даже когда они хулиганят?

Елизавета помедлила в нерешительности:

— Да.

Коула в отвращении отодвинулась на стуле, встала и подошла к раковине:

— И сегодня вы заплатите кому-то тысячи долларов, чтобы вам объяснили, почему дети не умеют читать и писать? Лучше мне отдайте эти деньги. Я бы вам растолковала все как есть.

Елизавета тихо выругалась.

— Значит, по-вашему, бить детей — это нормально? Бить детей благородно, да?

У Манолиса лопнуло терпение.

— Господи помилуй, никто никого не бил. Он отвесил ему оплеуху, одну оплеуху, чтоб ей пусто было. И все. И Айша тут же объявила бойкот Гектору, эта тупая австралийка вызвала полицию, а что в результате? Ее ребенок наверняка по-прежнему своевольничает и устраивает истерики везде, где бывает. Что это за чушь?!

— А что бы ты чувствовал, если б какой-то чужак на твоих глазах ударил Саву? — Елизавета теперь тоже кричала.

— Пришел бы в ярость. Но если б Сава получил оплеуху за то, что хотел ударить его ребенка, я бы понял. Принял бы извинение — и дело с концом. Проехали. Ну, может, дал бы ему в морду пару раз. Но мы разобрались бы по-мужски, а не как животные, не так, как это делают грязные недоноски австралийцы.

Манолиса трясло. Он вспомнил переполненный зал суда, страх Сэнди, позор Гарри. Он встал:

— Все, с меня хватит. Позвоню Айше. Она придет на день рождения.

Елизавета закатила глаза:

— Желаю удачи.

Коула в отвращении покачала головой:

— Ты брата должна поддержать, должна помочь уладить это безумие. А ты ее поддерживаешь. Мне стыдно за тебя.

— Айша права.

Коула указала дочери на дверь:

— Довольно. Уходи.

Елизавета взяла сумочку, прошла в гостиную, поцеловала на прощание детей. Вернулась на кухню, поцеловала Манолиса в макушку.

— Она придет, вот увидишь. Меня она послушает.

— Папа, не придет она.

Он не ответил. Айша его послушает. Он будет спокоен, рассудителен. Представит ей разумные доводы. Она его уважает, любит. Его она послушает.

Елизавета наклонилась к матери, желая ее поцеловать. Коула отвернула лицо, презрительно подставив ей щеку.

— Спасибо, что согласились присмотреть за детьми, мама.

Коула не ответила.

— До вечера. Буду в восемь.

Коула проняла Елизавету. Та уходила от них грустная, понурившаяся. Они оба ждали, когда хлопнет дверца ее машины и заведется двигатель.

Коула схватилась за голову:

— Сумасшедшие они, муж, сумасшедшие.

Он встал, потирая колено. Коула радостно встрепенулась, увидев, что он взял телефон:

— Ей звонишь?

Он кивнул. Взволнованная, она кинулась в гостиную:

— Сава, Кики, уберите звук. Дедушке нужно позвонить.

Сава недовольно застонал:

— Обязательно, что ли?

Коула сердито погрозила ему пальцем:

— Ну-ка быстро. А то отшлепаю.

Мальчик неохотно потянулся за пультом и приглушил звук.

Айша опаздывала. Манолис не сердился. Дни стали длиннее, и в пятницу вечером Хай-стрит была запружена народом: кто-то делал покупки, другие гуляли, наслаждаясь теплой весенней погодой. Манолис не знал кафе, которое выбрала для встречи с ним Айша. Сразу же, как он прибыл туда, с ним произошел конфуз. Едва он взялся за дверную ручку, к выходу подошла молодая пара. Манолис предположил — был уверен, — что они пропустят его. Однако парень — он шел первым — не отступил, и они с Манолисом столкнулись. Никто не ушибся, но они посмотрели друг на друга в замешательстве. Парень отпрянул назад и налетел на свою спутницу. Девушка сердито глянула на Манолиса, старик покраснел. Ошеломленный, он ждал извинений, но тщетно. Парень стоял, будто прирос к полу, и молчал. Вид у него был смущенный.

— Прошу прощения, — наконец отрывисто произнесла девушка — отдала распоряжение, а не извинилась, и Манолис посторонился, освобождая для них дорогу. На улице молодой парень обернулся, глядя на Манолиса. С лица его по-прежнему не сходило озадаченное выражение.

Манолис занял столик в глубине переполненного зала и заказал капучино. Это — единственный английский кофе, который он любил, хотя на его вкус в нем слишком много молока. Кофе принесли мгновенно. Манолис задумался об инциденте у входа. Он был почти уверен, что молодой парень хотел извиниться перед ним, уже раскрыл рот, чтобы извиниться, но в этот момент девушка нагло отпихнула его в сторону. Будь с ним Коула, она до сих пор брюзжала бы по поводу грубости и эгоизма молодежи. Он тоже на протяжении долгого времени считал, что неуважение к пожилым — признак безнравственности и меркантильности. Но теперь он не был в этом уверен. Интересно, есть ли у того парня отец? А у девушки? Если человек растет без отца, ему не у кого научиться уважению. Часто в трамвае или в электричке он сталкивался с бесцеремонностью какого-нибудь парня. В первую минуту в нем закипало возмущение, а потом он начинал понимать, что тот даже не сознает, насколько оскорбительно, насколько постыдно его поведение. Что касается девушек, те, по-видимому, и вовсе не доверяли взрослым. Его это сердило, так и подмывало надрать нечестивцам уши. Но с некоторых пор он перестал гневаться на юношей и девушек. Теперь он их жалел. У них не было отцов, и потому такие понятия, как почтительность и уважение, были им неведомы. Мать — это, конечно, святое, это всем известно: женщины дают жизнь, женщины поддерживают жизнь. Но женщины слишком эгоистичны, чтобы учить почтительности. Ему было жаль молодую пару, они вызывали у него сочувствие.

Нехорошо это, думал он, очень нехорошо. Что-то не так в этом мире, если старики жалеют молодых.

— О чем задумались?

Он дважды поцеловал в щеку невестку. От нее пахло чистотой, свежим ароматом антисептического мыла. Как всегда, она выглядела прекрасно; была одета просто, но элегантно. Он гордился ею. Сам он рос среди людей, которые не имели представления о хороших манерах и утонченности, символизировавших большие деньги. Свой первый фильм он увидел в Парте, когда приехал на побывку из армии. Это была старая французская комедия. Усатый мужчина поцеловал руку женщине, и Манолис тогда расхохотался. Что за черт?! — воскликнул он, обращаясь к сидевшему рядом сослуживцу. Этот кретин принял ее за священника? Но когда Эктора представил ему индианку, он вспомнил тот фильм, и у него возникло желание поцеловать ей руку.