Читать книгу - "Похититель вечности - Джон Бойн"

Он подмигнул мне, развернулся и величественно закружился в вальсе с Дороти Джексон, не сбившись ни на такт. Отворачиваясь от них, я увидел, что губы его прижаты к ее уху, они что–то шептали, а Дороти ловила каждое слово, анализировала и запоминала, чтобы поразмыслить потом. Дрожь пробежала по моему телу, и на миг я вспомнил парижский Террор 1793 года. Тогда тоже все так начиналось.

За год или два все стало еще хуже. Многие писатели и актеры, лучшие в своей профессии, предстали перед Комитетом по антиамериканской деятельности — их обвиняли в недостатке патриотизма. Одни все отрицали, и это сошло им с рук; другие утверждали, что невиновны и попали в тюрьму; некоторые в порядке упреждения принялись изо всех сил демонстрировать свой американизм. Вспоминаю, как однажды утром, открыв газету во время президентских выборов, в самом начале «охоты на ведьм», я увидел портрет Томаса Дьюи[108], грозящего с трибуны коммунизму; его обступили Дженет Макдоналд, Гэри Купер и Джинджер Роджерс[109]; последняя не позволяла тому факту, что она родилась в том же городе — Индепенденс, Миссури, — что и Трумэн, ни на йоту изменить ее оголтело республиканские антикоммунистские взгляды.

Стина успешно делала карьеру в «Лос–Анджелес Таймс» — она, как и следовало ожидать, стала репортером, сперва освещала местные события, которыми не желали заниматься опытные журналисты, но со временем спектр ее расширился и временами ей сопутствовала удача. Она писала о трехмесячной забастовке водителей автобусов — но не о политических аспектах требований водителей, а о тех, кто пострадал от этой забастовки; ее очерки были очень трогательны. Она даже выиграла местную награду для журналистов за серию статей о проблемах школьного образования в центральном Лос–Анджелесе и примерно в то же время начала интересоваться телевизионными новостями. Сперва ей не повезло, поскольку она отказалась работать на «Эн–би–си», решив, что ей предлагают работу не благодаря ее заслугам, а из–за меня, но в конце концов она получила работу на местном канале.

Наша программа по–прежнему пользовалась успехом, но в конце концов аудитория у нас сформировалась и мы достигли пика своей популярности. Примерно в это время «Шоу Бадди Риклза» номинировали на «Золотой Глобус», и вся команда отправилась на обед в отель «Беверли Уилшир», предвкушая передышку от бесконечных новостей и ничем не подкрепленных слухов о том, что происходит с нашими коллегами в Вашингтоне — столице нации и, предположительно, центре правосудия.

В итоге, несмотря на четыре номинации, мы не получили ни одну из наград, и все впали в уныние, поскольку стало ясно, что текущий сезон может стать последним, и вскоре всем нам снова придется искать работу. За соседним столиком сидел Марлон Брандо, забавляясь со своей наградой за фильм «В порту», и я услышал, как Джейн Гувер пытается вовлечь его в разговор о последних деяниях инквизиции, но он на это не клевал; он был вежлив и любезен, но после показаний Элиа Казана[110]упорно отказывался обсуждать Комитет. Я слышал, что ему пришлось нелегко — он разрывался между естественным отвращением к поступку учителя и искренним восхищением его творчеством, и мне было жаль его, ибо Джейн была не из тех женщин, от которых легко отвязаться. Я ускользнул в бар, где обнаружил Расти Уилсона, который топил в стакане свою печаль из–за неполученных наград.

— Для нас это последний раз, Мэтти, — сказал Расти, и я поморщился; в последнее время он стал меня так называть, несмотря на то, что мне это не нравилось, ибо воскрешало в памяти давно прошедшие времена. — В следующем году нас здесь уже не будет, вот увидишь.

— Матье, Расти. И не будь таким пессимистом, — пробормотал я. — У тебя будет новое шоу. Еще лучше этого. Ты еще всех сделаешь.

Но сказав так, я в это не верил. За последний год Расти ввел в сетку вещания несколько новых программ, и все они провалились; безопасно было ставить на то, что еще до начала нового сезона его уволят.

— Полагаю, мы оба знаем, что это неправда, — горько сказал он, читая мои мысли. — Со мной все кончено.

Я вздохнул. Я был не в настроении снова и снова рассуждать на эту тему — его мрачные пророчества противоречили моим оптимистическим взглядам на будущее. Я заказал нам выпить и облокотился на стойку бара, рассматривая сотни людей, столпившихся на танцполе, — настоящий Ноев ковчег, переполненный знаменитостями, которые обменивались воздушными поцелуями, восхищались туалетами и драгоценностями друг друга. Оперные театры для меня остался далеко в прошлом.

— Ты слышал, Ли и Дороти вызвали, — в конце концов сказал он, и я развернулся к нему, от изумления расплескав выпивку по стойке.

— Нет, — вытаращил глаза я. В то время не нужно было пояснять смысл этих слов — простая фраза «Х вызвали» говорила все о карьерных перспективах названного лица.

— Прямо сегодня, — сказал он, одним глотком допив виски; лицо у него при этом скривилось от боли. — Им нужно в двухдневный срок прибыть в Вашингтон для дачи свидетельских показаний. Так что с ними покончено. Боюсь, оставшиеся серии придется писать нам самим.

Я задумался — новости сокрушительнее и вспомнить было сложно.

— Они ничего не говорили, — сказал я, вытягивая шею, чтобы разглядеть наших сценаристов, сидевших за столиком. — Даже не упоминали об этом.

— Полагаю, не хотят никого беспокоить, — сказал он. — Тем более сегодня.

— Тем не менее… это может быть очень опасно. Я хочу сказать, они же рисковать не станут.

— Ты ведь знаешь Дороти, — пожал плечами Расти. — Их собираются связать с делом Розенбергов.

Я рассмеялся:

— Но это же просто нелепо — какая может быть связь между ними и Дороти с Ли?

Он удивленно посмотрел на меня:

— Ты что, не помнишь?

— Не помню что?

— Розенбергов. Мы же все с ними знакомы. Ты однажды с ними встречался.

Я недоуменно посмотрел на него, и лишь после его объяснений вспомнил любопытную супружескую чету, с которой пару лет назад повстречался на вечеринке у Джексонов. С тех пор они, вместе с тем, стали cause célèbre[111]и дело их, уже закончившееся, все еще вызывало массу толков. Они попали под суд после того, как стала известна их связь с Клаусом Фуксом[112]— физиком, которого уличили в передаче атомных секретов Советам. Было заявлено, что Розенберги — коммунистические шпионы, намеревавшиеся уничтожить ядерную систему США, способствуя усилению советской стороны. Хотя доказательств практически не было, судьи в страхе перед «красными», казалось, об этом забыли и осудили обоих за измену. Вскоре их казнили, как врагов государства.