Читать книгу - "С жизнью наедине - Кристин Ханна"

Лили Уокер

МОЯ АЛЯСКА

4 июля 1972 года

Все вы знаете слово «дикий». Мы им пользуемся всю жизнь. Этим словом можно описать и зверей, и прическу, и непослуш

ного ребенка. Но лишь на Аляске до конца понимаешь его смысл.

Мой муж Экхарт и я приехали на Аляску порознь — казалось бы, что тут такого, но это важно. Каждый из нас самостоятельно решил, причем, надо сказать, уже в зрелом возрасте, что цивилизация не для нас. Великая депрессия была в разгаре. Я жила в лачуге с родителями, шестью братьями и сестрами. Нам вечно всего не хватало — времени, денег, еды, любви.

Как же мне пришла мысль об Аляске? Сейчас уже и не вспомню. Мне было тридцать пять, не замужем (тогда таких, как я, называли «перестарками»). Потом умерла самая младшая из моих сестер — то ли от разбитого сердца, то ли не вынесла страданий собственных деток, — и я уехала.

В чем была. С десяткой в кармане, без профессии, направилась на запад — куда же еще? Романтика! В Сиэтле увидела объявление, что на Аляску нужны прачки на золотые прииски.

«Ну уж стирать-то я умею», — подумала я и поехала на Аляску.

Труд там был каторжный. Мужчины то и дело ко мне приставали. Кожа на руках задубела, как звериная шкура. А потом я встретила Экхарта. Он был на десять лет старше, да и лицом, если честно, не вышел.

Но все-таки я его заприметила, а он и признался, что хочет поселиться на Кенае. И когда он сделал мне предложение, я согласилась. Любила ли я его? Нет. По крайней мере, тогда. Я полюбила его много лет спустя, и когда он умер, у меня было такое чувство, словно Господь протянул руку и вырвал мне сердце.

«Дикий». Этим словом можно описать все. Мою любовь. Мою жизнь. Аляску. Для меня это одно и то же. На Аляску ведь никто особо не рвется, у большинства кишка тонка здесь жить. Но если уж она цепляет, то глубоко, держит и не отпускает: ты теперь ее. Дикий. Ты любишь суровую красоту и блаженную глушь. И, видит Бог, в другом месте уже не сумеешь жить.

— Что у тебя там? — спросила мама и выдохнула дым.

Лени аккуратно сложила вырезку вчетверо.

— Статья, которую написала бабушка Мэтью. Она умерла за несколько лет до того, как мы приехали на Аляску. — На коленях у нее лежала фотокарточка с бабушкой и дедушкой Мэтью, датированная 1940 годом. — Неужели я его когда-нибудь разлюблю? Смогу… забыть?

Мама вздохнула:

— А, ты об этом. Нет, доченька, любовь не тускнеет и не умирает. Все это враки. Если ты его любишь, то будешь любить и через десять лет, и через сорок. Может, не так, как сейчас, слабее, но все равно отныне он часть тебя. А ты — часть его.

Лени не знала, пугает ее это или утешает. Если она всегда будет мучиться, как сейчас, когда ее сердце словно открытая рана, получается, она уже никогда не будет счастлива?

— Но любовь бывает не только раз в жизни. Если повезет, конечно.

— Нас, Олбрайтов, везунчиками не назовешь…

— Как знать. Ты же встретила его в такой глуши. Какова была вероятность найти здесь парня, чтобы он в тебя влюбился, чтобы ты его полюбила? Так что, думаю, тебе повезло.

— А потом мы свалились в расщелину, он получил травму мозга, а ты убила папу, чтобы меня защитить.

— Ну да, все так. Стакан всегда либо наполовину полон, либо наполовину пуст.

Лени знала, что стакан разбит.

— И куда мы теперь? — спросила она.

— Тебе правда интересно?

— Нет.