Читать книгу - "Арена XX - Леонид Гиршович"

Его звали колонель Пикар – настоящее имя этого офицера Второго бюро не знал никто, включая его самого. Такое бывает в сумасшедшем доме: покуда у тебя не родился племянник или племянница, ты не знаешь, ты дядя или тетя. Перманентно готовясь к войне (para bellum), политик до последнего часа не знает, с кем будет воевать. Вспомним, чехарду с блоками в тридцатые годы, опереточных дипломатов. На постановку этой провалившейся оперетты ушло много пота, крови и денег.

Из рассказанного колонелю Пикару агентом Николя Карповым – настоящее имя Берг. Или ненастоящее, кто там знает. Став завсегдатаем эмигрантского берлинского салона, Карпов-Берг активно участвовал в политической и культурной жизни русского Берлина. Среди его знакомых были и сторонники инспирированного Москвою движения, действовавшего под лозунгом «Монархия без монарха», и участники молодежно-культурных объединений, наподобие «Театральной студии русского юношества» Трояновского-Величко. К наиболее важным следует отнести контакты с коминтерновцем Благоем Поповым, замешанным в поджоге Рейхстага, и супругой генерала Бискупского, которая не реже одного раза в неделю информировала его о связях русских легитимистов с немецкой разведкой. Это позволило ему впоследствии выдать себя за немецкого шпиона, внедренного в советскую кинопромышленность для создания идейно-диверсионной группы. Он даже склонил к сотрудничеству с немецкой разведкой ряд высокопоставленных деятелей советского кино, таких как Шумяцкий, Васильевский, известный писатель и кинодраматург Трауэр. Впоследствии с их участием он инсценировал попытку отравления Сталина парами ртути, будучи «перевербован» ГПУ. В связи с испанскими событиями и разгромом коминтерновской резидентуры во Франции ему дано задание: на базе сохранившихся кадров создать агентурную сеть, способную действовать в новых условях.

– Мои поздравления, дорогой Николя, – и, подымая бокал, полковник Пикар произнес: – «На зд’овье». Теперь мы сможем держать их под колпаком.

«Мы»… Кому хочется делиться счастьем обладания чем бы то ни было и даже тем, чего нет, не было и не будет?

Николай Иванович предложил способ до гениального простой: как «держать их под колпаком», не фигурально выражаясь, а в прямом смысле слова. Для этого нужно набрать из них труппу, режиссер – он. Законы конспирации для агентов Коминтерна те же, что и для всех. Они ничего решительно не знают друг о друге и никогда друг друга не видели. Каждый думает: «Только режиссеру известно, кто я в действительности, для остальных я то же, что и они для меня». Разумеется, не все они пойдут в актеры, хотя все шпионы – актеры Божьей милостью. Кто-то будет вести бухгалтерию, кто-то шить – работа театрального портного требует большой сноровки. Нужен декоратор, рабочий сцены. Лишь на какое-то время Второе бюро возьмет театр на свой баланс – он подчеркивает это, поскольку с такими силами театр быстро перейдет на самоокупаемость и даже начнет приносить доход.

Вся вторая половина лета ушла у Берга на поиски актеров. Примой стала брюнетка с коротким носиком, чуть приоткрытым алым ртом и челкой до бровей. Всегда с веером. Николай Иванович относился к ней с братской нежностью – право режиссера, которым он пользовался, сводилось к трепетному инцесту.

Ее партнер – изяществом и кудрями вылитый Жан-Луи Барро, к тому же еще обладавший парой сияющих глаз, чего был лишен мэтр французского миманса. До своего зачисления в ансамбль он служил лифтером в отеле «Георг IV», и при нем дамы зачастили в кабину лифта, как при цистите – в туалет. Он с восторгом принял предложение сменить гостиничную ливрею на фрак Вертера, камзол Людовика XIV или тогу Юлия Цезаря.

В амплуа тигрицы выступала пышная блондинка, безумно мечтавшая о сцене – в прошлой жизни приемщица в прачечной «Три поросенка» на рю Тольбиак, куда Николай Иванович как-то раз занес свою духовитую сорочку, что с ним случалось раз в год по обещанию.

Были в труппе и забияка, по ком плакала роль Тибальда, и благородный отец семейства с седыми патлами и рыдающим лицом пропойцы на собственных поминках, и благонравная Пенелопа, всегда носившая – по крайней мере, в душе – бретонский чепец и легко превращавшаяся в мадемуазель Синий Чулок – учительницу, верную своей первой любви, о которой на память осталась лишь коричневатая фотография молодого мужчины в каске-бургундке.

Это перечисление ролей, ставших людьми, вернее принявших их видимость, можно продолжать в таком же роде, правда не до бесконечности, но в пределах того числа актеров, которое насчитывал ансамбль, носивший название «Мирмидон»[80].

Еще был рабочий и по совместительству осветитель, в случае перебоев с электричеством – уже шла война – крутивший педали велосипеда, подключенного к динамо-машине. Вторым таким велосипедистом тогда становился бухгалтер. За оформление спектаклей и за костюмы отвечала женщина с волевым мужским лицом, что порою заставляло усомниться, а женщина ли она вообще. Но в том, что она мастер на все руки, сомнений не было ни у кого.

Спектаклю «Macabrе, la dance»[81]по мотивам поэм Жана ле Февра было посвящено десять слов в газете – и столько же занятых стульев было в зале. Загибаем пальцы: «Спектакль созвучен современности, где у Смерти тоже ярко выраженные национальные черты» – последнее благодаря немецкой каске взамен черепа. При содействии колонеля Пикара «Macabrе, la dance» была показана в Шайо, правда в конференц-зале и в утренние часы. Это не помешало знатокам оценить эпизод, когда Смерть опускается на колени и сосет штык у спящего часового на фоне являющихся ему сновидений.

Окрыленный перспективами, Берг приступает со своими «мирмидонянами» к читке мистико-философской драмы собственного сочинения. Рабочее название: «Создание Создателя». Суть новой пьесы в том, что Бог – не Творец мира, а Творец Самого Себя. Мир же есть форма Его бытия, коего разрушению Он всеми Своими Божественными силами препятствует. Человечество же есть вредоносный микроб, который завелся в мире. Оно есть Враг Бога, Оно есть Диавол, есть Зло, и побеждено Человечество может быть лишь одним способом: через познание Добра и понуждение блюсти Божии заповеди, чего Оно, естественно, ужасно не хочет. Увы, согласно пьесе Берга, исход борьбы предрешен не в Его, Берга, пользу.

Читка велась в режиме реального времени. Поначалу граница между написанным и происходящим вокруг была четкой. Но постепенно стала стираться, а когда «на рассвете передовые отряды бронетанковых частей Третьего рейха вошли в П…» – громкий стук и последовавший за ним треск выламываемой двери заставил прервать чтение на полуслове. В Париже действительно уже никого не осталось, буквы и те разбежались. Дороги на юг забиты беженцами. На Гар де Лион какой-то американец, под проливным дождем стоя на подножке уже трогающегося вагона, все еще вглядывается вглубь перрона.

Это были последние часы существования Третьей республики. В помещении Второго бюро стоял сильный запах гари – во дворе жгут документы: имена, адреса, пароли. Уничтожению подлежали не только бумаги: в лесу близ Парижа обнаружено тело видного коминтерновца Вилли Метцингера[82]. «Красный кинопромышленник» был далеко не единственным из подопечных Второго бюро, кто тогда погиб при загадочных обстоятельствах или таинственно исчез, – как это произошло с труппой Берга. Ее создатель, понимая, что наделал – что «мирмидонян» ждет обратное превращение в муравьев, – Берг в последний раз глядел на трепещущий веер в руке у девушки с челкою до бровей: однажды оживший ренуаровский портрет уже более не оживет. Добровольно разделив их судьбу, Берг предвосхитил поступок другого артиста жизни, сыгравшего роль генерала делла Ровере в одноименном фильме Роберто Росселини[83].