Читать книгу - "Империй - Роберт Харрис"

— Если возникнет опасность, Ранункул и Тирон защитят меня, — сказал он, как я полагаю, в шутку. — Но ты мог бы устроить так, чтобы за соседним столиком на всякий случай сидело несколько наших верных сторонников.

Мне к тому времени уже исполнилось сорок лет, но в силу того, что до этого дня мне приходилось исполнять обязанности секретаря и стенографа, руки мои были слабыми и мягкими, как у девицы. Цицерон же в отличие от меня на протяжении многих лет начинал каждое утро с физических упражнений, поэтому в случае опасности скорее всего именно ему пришлось бы защищать меня. Тем не менее я открыл окованный железом сундук в его кабинете и принялся отсчитывать серебряные монеты для передачи агенту-взяткодателю. У Цицерона было достаточно средств, которые были выручены за подарки, полученные им от своих поклонников, сторонников и адептов. Это ни в коем случае нельзя было назвать взятками, хотя, очевидно, дарители ощущали себя спокойнее, поскольку всем было известно, что Цицерон никогда не забывает ни одного имени.

Я положил серебро в пояс, который намотал на талию, и, ощущая тяжесть как на душе, так и на животе, вышел вслед за Цицероном в вечерний сумрак Субуры. В тунике с капюшоном, которую он одолжил у одного из своих рабов, Цицерон являл собой причудливую фигуру, поскольку ночь была очень теплой. Но в бедных кварталах непонятно как одетые люди встречались на каждом шагу, поэтому, завидев сгорбленного человека с капюшоном, натянутым на самые глаза, встречные прохожие лишь старались обойти его стороной, опасаясь, что это либо прокаженный, либо несчастный, страдающий от какой-нибудь еще крайне заразной болезни.

Мы следовали за Ранункулом, который проворно и уверенно — вот уж действительно Головастик! — шнырял по лабиринту грязных улочек, являвшихся для него привычной средой обитания. Наконец мы добрались до очередного угла, где, прислонившись спинами к стене, сидели несколько мужчин, пустив по кругу кувшин с вином. Над их головами, возле двери, был нарисован писающий Бахус с большим торчащим членом, и царивший здесь запах вполне соответствовал изображению. Следуя за Ранункулом, мы вошли внутрь, миновали стойку и поднялись по узкой деревянной лестнице в комнату, где нас ждал Салинатор с еще одним человеком — посредником, имя которого я так и не узнал.

Этим двоим до такой степени не терпелось увидеть деньги, что они даже не взглянули на стоявшую позади меня фигуру, закутанную в тунику с капюшоном. Я снял пояс и отдал им деньги, а посредник тем временем взял специальные весы и принялся взвешивать серебро. Салинатор, представлявший собой отвратительное существо с огромным брюхом, обвисшей кожей и длинным сальными волосами, алчно потер руки и произнес, обращаясь к Ранункулу:

— Что ж, похоже, все в порядке. Теперь можешь назвать нам имя своего клиента.

— Я его клиент, — сказал Цицерон, отбрасывая капюшон.

Стоит ли говорить, что Салинатор сразу же узнал его. На лице его отразилось изумление и страх. Он отступил назад, наткнувшись на посредника и его весы, принялся отвешивать поклоны и бормотать что-то маловразумительное относительно того, какой честью для него будет помочь сенатору в его избирательной кампании, однако Цицерон быстро оборвал его.

— Я не нуждаюсь в помощи таких слизняков, как ты! — рявкнул он. — Все, что мне нужно, это информация!

Салинатор принялся ныть, что ему ничего не известно, когда внезапно посредник бросил весы и нырнул в сторону лестницы. Однако он успел преодолеть лишь половину пути, после чего наткнулся на массивную фигуру Квинта, который развернул мерзавца, схватил его за ворот и подол туники и буквально швырнул обратно в комнату. Я с облегчением увидел, что позади Квинта по лестнице поднимаются двое молодых крепких парней, которые в прошлом нередко выступали в роли добровольных помощников Цицерона.

Перед лицом столь явного численного преимущества противников, возглавляемых к тому же знаменитым сенатором, сопротивление агента стало ослабевать. Цицерон вдобавок пригрозил, что сообщит Крассу о том, что Салинатор пытался дважды продать одни и те же голоса. Перспектива быть наказанным Крассом подействовала на агента сильнее, чем что-либо еще, и я вспомнил фразу, сказанную Цицероном о Старой Лысине: «Самый опасный бык в стаде».

— Значит, твой клиент — Красс? — спросил Цицерон. — Подумай дважды, прежде чем отрицать это.

Подбородок Салинатора мелко трясся. Все, на что его хватило, был слабый кивок.

— И ты должен был купить триста голосов для избрания Гибриды и Катилины консулами?

Последовал еще один кивок и еле слышные слова:

— Да, для них, — пролепетал Салинатор. — И для других.

— Ты имеешь в виду Лентула Суру, который баллотируется на должность претора?

— Да. Его. И других.

— Ты все время повторяешь слово «других», — непонимающе морща лоб, проговорил Цицерон. — Кто они, эти «другие»?

— Держи рот на замке! — выкрикнул посредник, но Квинт наградил его мощным ударом в живот, и он со стоном свалился на пол, судорожно хватая ртом воздух.

— Не обращай на него внимания, — приветливо сказал Цицерон. — Он на тебя плохо влияет. Я знаю таких людей. Со мной ты можешь говорить откровенно. — Он ободряюще похлопал агента по плечу. — Итак, что за «другие»?

— Косконий, — пискнул Салинатор, бросив боязливый взгляд на фигуру, корчащуюся на полу. Затем он набрал в легкие воздуха и стал быстро перечислять: — Помптиний, Бальбус, Цецилий, Лабиний, Фаберий, Гута, Бульбий, Калидий, Тудиций, Вальгий. И Рулл.

С каждым новым именем у Цицерона делался все более озадаченный вид.

— Это все? — спросил он, когда Салинатор закончил. — Ты никого из Сената не забыл?

Он бросил взгляд на Квинта, у которого был не менее удивленный вид.

— Речь идет не просто о двух кандидатах в консулы, — сказал тот. — Прибавь к ним трех кандидатов в преторы и десять кандидатов в трибуны. Красс собирается купить целое правительство!

Цицерон был не из тех людей, которые часто демонстрируют свое изумление, но в тот момент даже он не смог скрыть замешательства.

— Но это же полнейший абсурд! — воскликнул он. — Сколько стоит каждый голос?

— Сто двадцать — за консула, восемьдесят — за претора и пятьдесят — за трибуна, — ответил Салинатор так, словно продавал свиней на базаре.

— То есть, — наморщил лоб Цицерон, делая в уме расчеты, — ты хочешь сказать, что Красс готов заплатить треть миллиона только за триста голосов, которые может предоставить твой синдикат?

Салинатор кивнул — на сей раз более охотно и, мечтательно закатив глаза, произнес:

— Это была самая великолепная сделка из всех, которые кто-либо помнит.

Цицерон повернулся к Ранункулу, который глядел в окно, высматривая возможную опасность.

— Как, по-твоему, сколько голосов мог бы купить Красс по такой цене? — спросил он.

— Чтобы быть уверенным в победе? — уточнил Ранункул, подумал, а потом назвал цифру: — Должно быть, тысяч семь или восемь.