Читать книгу - "Асфальт и тени - Валерий Казаков"

Люди всегда ждут смерти. Едва осознаем себя живыми, так и начинается ее долгое беспрерывное ожидание, а она приходит всегда неожиданно и, как нам кажется, не ко времени, может, поэтому мы торопимся окрестить ее глупой, нелепой. Хотя вряд ли кто приведет пример умной смерти. Абсурдно искать логику в извержении вулкана, люди, живущие на его склонах, просто ждут, так и мы ждем, каждый своего часа. А потом, уже посюсторонние, живые будут обсуждать происшедшее с нами, давать ему глупые характеристики, сокрушенно качать головами, ведь смерть пришла не за ними.

Столько слез, цветов и скорби этот привыкший к овациям и беспробудному веселью зал еще никогда не видел, да и не дай бог увидеть.

Генерал лежал в гробу строгий и надменный, пренебрежительно сжав губы, казалось, что и теперь он считает себя всесильным и великим, которого никто и ничто не в состоянии победить. В изголовье дорогого импортного гроба торчали неизвестно что символизирующие мертвые знамена. Люди шли бесконечным потоком, многие плакали, но мало кто решался сделать несколько шагов из обшей ритуальной вереницы, подойти к гробу и взглянуть последний раз на лицо этого странного человека, четыре года назад приехавшего в их богом забытый край и ставшего его неотъемлемой частью, а теперь уже, наверное, и легендой.

За флагами возвышалась пустая сцена, уставленная деревянными пюпитрами, в приглушенном свете похожими на странные обелиски какого-то неземного кладбища.

На самом краю сцены, свесив длинные красивые ноги, сидели две полные красоты и сил женщины. Одна — в ослепительно белых одеждах, счастливая и довольная, другая — в темных ризах, с печальным, заплаканным лицом. Они о чем-то вполголоса разговаривали, возможно, обсуждали наряды дам, пришедших в эту скорбную залу.

Им дано было видеть и слышать живых, люди же были слепы и глухи. Не видел их и я, не единожды подходивший к гробу, уже позже, по прошествии времени мне приснился сон, или это был не сон, у нас в Белоруссии такие состояния прежде назывались мроей, наверное, все это мне примроилось.

Собеседницами были Смерть и Душа генерала. Блистательная, в белых одеждах — Смерть, в скорбном трауре — Душа. Странно, оказывается, у каждого из нас есть не только душа и Ангел-хранитель, но и своя собственная смерть. Точной механики их отношений никто толком не знает, но для нас, смертных, это и не обязательно. Странный диалог между не менее странными собеседницами длился, наверное, уже давно, возможно, с самого рождения генерала, но мне дано было услышать лишь малую его толику.

— …конечно, я все понимаю, — говорила, пригасив улыбку, Смерть, — и, поверь, разделяю, насколько мне дано, твою печаль расставания с этим телом, как-никак пятьдесят два года вместе, но не обессудь, как бы сказал твой генерал — приказ сверху.

В ответ Душа тяжко вздохнула и поднесла черный кружевной платок к влажным глазам.

— Совсем ты очеловечилась. Ничего, пройдет время, отвыкнешь, — сочувственно положила руку ей на плечо собеседница. — Тебе хорошо, впереди целая вечность, а я свою миссию выполнила, сопровожу вас, сударыня, в вечный дом и растворюсь, переплавлюсь, обращусь. Кто знает? А Он никогда наперед не говорит. Да что мы все о грустном? Ведь все этого ждут, а свершается — впадают в уныние. Смотри, какая несправедливость: жизни ждут всего девять месяцев и радуются до безумия, а сколько потом, бывает, эта жизнь принесет мучений и самому человеку, и окружающим, и в первую очередь родителям, но при рождении никому это в голову не приходит. Меня же ждут порой почти век, и прихожу я избавить от мучений — а сколько слез, сколько нелепых слов! Вот скажи, ведь лучше, чем ты, никто его не знает, пообещай генералу большую власть, которую можно получить только через море крови, пошел бы он на это?

— А зачем ему жизнь без власти? Он-то в спорах с собой такое иногда городил — оторопь брала. Особенно в последнее время мне досталось, даже и не рада была, что я с ним. Гордыня его снедала.

— Слушай, хочешь, мы ее можем призвать к нашему разговору, это в моей власти, до девятого дня, не то что гордыню — любой порок или добродетель имею право вытребовать и заставить с нами говорить, позже ведь, там, ты одна отвечать за все будешь, а они — всего лишь свидетельствовать. Давай, а?

— Может, не сейчас, меня эта тварь за всю его жизнь достала. Посмотри на его лицо, она ведь и напоследок свою маску ему нацепила. Ты говоришь: власть, да он с жаждой ее родился и до последнего вздоха ею мучился. Я иной раз поражалась, как окружающие чувствовали его потенцию власти и бросались к нему, чтобы хоть что-то урвать для себя. Вот уж действительно заморочку мира, эта власть.

— Видишь, выходит, не случайно меня послали, а так, чего доброго, он бы дров наломал. Я частенько к вам заглядывала, но толком его не знала, да и не нравился он мне. Бабистый какой-то, кто что в уши напоет, в ту сторону и разворачивается. Как ты такого бесхребетного до таких высот власти дотащила, поражаюсь!

— Насчет бесхребетности с тобой не соглашусь, стержень в нем был стальной, уж если он что решил — все, ни за что не отступится. Правда, люди, знающие к нему подход, могли повлиять, только, как правило, это влияние всегда запаздывало или еще больше дело усугубляло. Я ненавидела его советчиков, он же, как человек военный, привык слушать многих и уже потом принимать решения, кстати, поначалу так оно и было, это уже позже поехало — слушать-то слушал, а решающее слово оставалось за ним, последним.

— Последней. И что он в ней нашел, ума не приложу. Добро бы девчонка молодая, кровь разгонять, а то ведь его же ровесница.

— И до нее последних советчиков хватало. Подкосило его предательство близких. Как достаток и несчитанные денежки появились, все в семье пошло наперекосяк. У жены — свои забавы и своя команда. Детки — сама видела. Один прямо из морга звонил местной шлюшке и договаривался о встрече. Хотелось бы мне с его душой поговорить по-родственному. Если быть честной, в последние годы их у него вообще не было, близких-то. Охранники наемные и были самыми близкими, и есть готовили, и вещи стирали, и досуг скудный скрашивали. Все же надо бы встретиться с душами родственников…

— Ты эти человеческие замашки бросай, ты же вечная и нетленная субстанция, а не бесплотный кусок генерала. Придет время, встретишься, моя сестренка их к тебе приведет. Ты погляди лучше, сколько лицемеров в зале! Вон седой господин с утиным носом, он вообще чуть не смеется от удовольствия…

— Знаешь, тебе не угодишь, — возмутилась Душа, — то ты жалуешься, что с твоим приходом все захлебываются слезами и впадают в уныние, то придираешься к мнимой улыбке человека, который себя по-другому и вести в этой ситуации не может. Это же Вакулов. В нашем случае тебя ждали, так что будь довольна, и приход твой во многих домах праздничным столом отметили. Видно, чужими мы здесь были, чужими и останемся.

— Слушай, а где скорбящие родственники, вдова, дети?

— Тайник в резиденции ищут. Они попрощались в морге и далее будут участвовать только в официальных церемониях в день похорон.

— Ну и нашли?