Читать книгу - "Читать не надо! - Дубравка Угрешич"

Один из наиболее устойчивых стереотипов представителей западной демократии — это представление о народах бывших прокоммунистических систем как о массах, лишенных права на личную свободу. Теперь, когда коммунистические страны расколошматили, как дешевые чашки, самое время покончить и со стереотипами в их отношении, хотя нет ничего труднее, чем избавляться от стереотипов. Со стереотипами нам веселее живется.

Лозунг Максима Горького «Человек — это звучит гордо!» посильней, чем Великая французская революция, всколыхнул самосознание восточноевропейских масс. Всякий представитель западной демократии, когда-либо посетивший одно из бывших тоталитарных государств, подтвердит, что многое там его озадачило. Обычно первый опыт коммунистических взаимоотношений приобретался в ресторане. Наши западные друзья, несомненно, запомнили мрачного вида официантов, что-то грубо сквозь зубы шипевших в ответ на просьбу посетителя, резким взмахом салфетки грозя смазать его по физиономии. Они помнят часы голодного ожидания вожделенного заказа и то, как неистово напрягались их нервы, прямо как перед причастием. Помнят, как они в ужасе недоумевали, почему официанты ведут себя совсем не как официанты и почему продавщицы в магазинах (те, что наорали на них, после того как они покорно отстояли три часа в очереди) ведут себя совершенно не как продавщицы. Почему? Да потому, что идея всеобщего равенства в этом мире чисто коммунистическая, потому, что и официант, и продавщица с молоком матери впитали лозунг: «Человек — это звучит гордо!» Клянусь, эти официанты в свободное от работы время писали романы и ощущали себя скорее прозаиками, временно работающими в сфере обслуживания, чем официантами. Ну, а продавщица из магазина в свободное время писала картины и мнила себя Рембрандтом на временной работе.

В бывшей Югославии (хотя, возможно, и некорректно приводить в качестве примера страну, которая сгинула) существовал Союз югославских писателей, а параллельно — Союз югославских непрофессиональных писателей. Президентом последнего был профессиональный электрик. Откуда я это знаю? Прочла один из его романов, притом с огромным удовольствием.

Сегодня все эти страны строят у себя, как по учебнику, ~ посткоммунистическую демократию. Официанты теперь действительно официанты; они вам вышеупомянутой салфеткой, если надо, и ботинки отполируют. Продавщице в магазине и в голову не взбредет хамить; напротив, если она не занята, то и без всякой просьбы предложит вам кучу услуг.

Между тем лозунг «Человек — это звучит гордо!», похоже, двинул на Запад, где и укоренился. Как-то показывали по телевизору интервью с одной проституткой. «Я не проститутка! — утверждала проститутка. — Я активистка сферы наслаждений!» Потом мне попалось интервью с Радованом Караджичем, тем самым, который уничтожил целый город Сараево: «Я не чудовище, я — писатель!» — убежденно говорил Караджич. По телевизору показали двенадцатилетнего мальчишку, книжку которого только что опубликовали. «С ранних лет я уже знал, что буду писателем!» — уверял он.

Что тут скажешь; жизнь в мире литературной демократии здорово пошатнула мою уверенность в собственных силах. Я уже не понимаю, какая у меня профессия. Не понимаю, кто я и как мне дальше быть.

Поверьте, на Парнас меня совсем не тянет. Как-то не хочется толкаться там с кухарками и электриками. Разумеется, ничего против кухарок и электриков я не имею. Все мы равны; человек — хоть кухарка, хоть электрик, хоть писатель, — это звучит гордо. Но Парнас сделался дешевым профсоюзным домом отдыха, а у меня уже скопился некоторый опыт подобного коллективного гедонизма. Не хочу я, в самом деле, жевать, закусывая сухариком, макароны со скудным мясцом совместно с пишущим романы шофером. И на Олимп меня тоже калачом не заманишь. Там сейчас как раз толкутся новоиспеченные ~ боги, суперписатели, литературные магнаты, голливудские Прусты — баловни муз, все эти усердные труженики литературной индустрии.

И вдруг прямо в разгар личностного кризиса меня, как гром среди ясного неба, пронзает мысль: а ведь и я — активист, и, по сути, им всегда и была. Ночи напролет я проводила вместе с Шекспиром, Гете, Толстым, чтобы хоть как-то проникнуть в тайны своей будущей профессии. Я потела над Джеймсом Джойсом, только чтобы овладеть самыми изысканными литературными навыками. Ложилась в постель с множеством писателей, даже и с русскими, даже одновременно с двумя, с Ильфом и Петровым, чтоб научиться сладким приемам обольщения. Я спала с Дюма, с Рабле и с Гашеком, желая познать, как добиться наивысшего художественного удовлетворения. Множество ночей я провела с множеством людей и готова была спать с кем угодно: со стариками, женщинами, детьми и геями. Виктором Гюго и Мариной Цветаевой, Артюром Рембо и Оскаром Уайльдом.