Читать книгу - "Ловля молний на живца - Татьяна Млынчик"

– Я этого Власова, конечно, спросила, зачем он опрашивал тебя в такой форме… Это ни в какие ворота не лезет… Знала бы, с юристом проконсультировалась… Почему он сразу все не обозначил? А он, знаешь, что сказал? «Посмотрите на свою дочь. Я ее от этих маргиналов спасаю. Вы мне потом спасибо скажете». Идиот. А на подстанциях такое сплошь и рядом. На предприятиях. Людей бьет током. Тут никто не виноват, кроме слабых мер безопасности. Слышишь?

– Слышу.

– Но вот эти дачи, непонятные поездки, лес… Это кошмар какой-то. Без ножа меня режешь.

Маша не ответила. Она глядела на проплывавший мимо город, рифленую поверхность строительного забора, пульсировавшую в мигавшем светофорном свете, и радовалась, что Лиза жива.

* * *

Эта стройная версия об оголенном кабеле была достоверна как финальная исповедь комиссара Коломбо, пролившая зрителям свет на простую и гениальную истину. Будто бы кто-то специально написал Машино алиби. Только на задворках совести она чуяла, что это – ерунда. А правда схоронена под тройной, а то и пятерной стопкой логических доводов и попыток разобраться, что покалечило Лизу. Объяснение с аварией хоть и покрывало изоляцией внешнего спокойствия Машины оголенные нервы, и давало гарантию, что ее не заберут в тюрьму, все равно не могло заглушить осознание, что все началось с Машиного оголтелого желания, чтобы Лизы не было, чтобы она исчезла, зародившегося в день, когда они пили водку у Влада. И несмотря на то, что произошло потом, на то, каким симпатичным человеком оказалась Лиза, Машино желание исполнилось. И ударил ту вовсе не звуковой кабель.

– Иди есть суп, – крикнула мама с кухни через десять минут после того, как они зашли в квартиру.

У себя в комнате Маша стянула кенгуруху и джинсы, подошла к зеркалу. Красные волосы до плеч, самая обычная фигура: не худая и не толстая, бледная кожа в родинках. За свои шестнадцать лет Маша так и не поняла, красивая она или нет. Признанные красавицы с узкими плечами, кукольными глазами и персиковой кожей всегда смущали Машу: что-то подсказывало ей, что она не их крови. Но запущенные ботанички, которые не красились, одевались как старухи, щеголяли сальными лбами, отталкивали ее. Она подозревала, что находится где-то посередине и уж конечно не может рассчитывать на то, что один ее внешний облик способен заставить кого-то полюбить ее. Для этого требовалось нечто большее. С Ванечкой, веселым низкоросликом, все началось с болтовни на переменах. Жюль Ренар, «Голова профессора Доуэля», почему бы не покончить с собой, и если да, то какой способ вернее, курение, музыка, Бог. Ванечка уступал место, а на Восьмое марта дарил блокнотики с пахучими страничками. А потом они с одноклассниками все вместе пробовали токсичные баночные коктейли, и во время распития джин-тоника на Дворцовой площади, когда они лежали на своих куртках на гранитных ступенях Александрийского столпа и тот факт, что он ниже Маши на целую голову, временно устранился положением их тел в пространстве, он зачем-то повернулся к ней и сквозь смех, как бы между делом поцеловал. Они жадно и пьяно целовались, накрывшись чьим-то шарфом.

– Что это? – оторвавшись, спросила Маша. – Мы ведь друзья.

– А кто мешает друзьям целоваться? – Ванечка стянул с носа очки, и они продолжили.

Стоя перед зеркалом в зеленых трусах и белом лифчике, она разглядывала свое тело. Повернулась боком. Сюда бы пару татуировок… Тронула предплечье. Как только палец соприкоснулся с поверхностью кожи, она ощутила в мышце предплечья какой-то легкий толчок. Как будто мускул расширился. Отдернула палец. Посмотрела на подушечку. В узоре кожи не было ничего нового: бежевые линии на розовой коже, палочка чернил от шариковой ручки, обломок ногтя в черном лаке, торчавший сверху. Она снова дотронулась до руки. На этот раз ничего, только мурашки. Положила ладонь себе на живот. Сначала от руки по коже опять разлился холод, а потом Маша почувствовала нечто непонятное. Внутри под рукой стали проявляться волнообразные шевеления. Но двигались не органы, это было не похоже на бульканье желудка, а как будто что-то раздувалось под Машиной ладонью, тесня все, находившееся в брюшной полости. Грозовые тучи, которые шмякались друг о друга и чесали нутро… Дверь в комнату распахнулась. На пороге стояла мама. Маша стремительно отвернулась и напялила свою снятую только что кофту. Ее лицо заливала краска. Пульс отдавал в живот.

– Суп остывает.

Ложка за ложкой суп проливался в желудок, гася остатки неведомого вихря.

– Ну, – завела мама привычную шарманку, нацеленную на то, чтобы как рыбку на крючке выволочь Машу на откровенность, – что думаешь об этой истории?

– Ничего, – отрезала Маша. Откровенничать с мамой она не собиралась.

– Никогда не хочешь со мной разговаривать.

– Мам, я не хочу к этому возвращаться…

– Ясно. Я в твоем возрасте все рассказывала родителям.

– Спасибо, очень вкусно. – Маша вышла из-за стола и поставила тарелку в раковину. Супа в ней было еще наполовину. Она аккуратно вылила бульон в сливное отверстие раковины.

– Пойду погуляю.

– Тебе нужно заниматься!

– Так олимпиаду же засчитали. Следующая только через две недели, до нее полно времени.

– Только не допоздна.

В своей комнате Маша оделась, накрасила губы и, взяв рюкзак, вышла на улицу. Там достала из кармана мобильник и позвонила Юльке.

– Ты куда пропала? Тут все на ушах! – кричала Юлька в телефон.

– Я сегодня на допрос ходила, – сообщила Маша.

– Ого! Я на Садовой. Приедешь? Ребята хотят тебя послушать.

– А Шалтай там?

– Ходит с Тощим где-то рядом.

– Рассказывал что-нибудь?

– Давай при встрече! – Юля бросила трубку. Машу раздражала эта привычка недоговаривать. Ехать решила на троллейбусе. Перво-наперво хотелось обсудить все с Шалтаем. Теперь они были живыми свидетелями трагического происшествия, а значит, союзниками, и она могла говорить с ним на равных.

Здание Елисеевского магазина и другие дома на Малой Садовой заливал солнечный свет. На подоконниках возле огромных стеклянных окон магазина «Парнас» сидели разноцветные ребята в широченных джинсах, пестрых шапках и кепках, капюшонах, с косичками и дредами на головах. Прохожие глазели на свору тинейджеров как на стаю экзотических зверьков, никто из которых давно не обращал на зевак никакого внимания. Хотя стрельнуть у зрителей мелочь порой не брезговали.

Завидев Машу издалека, Юлька подбежала к ней и поцеловала в щеку.

– Рассказывай! Что менты? – В руках Юлька сжимала пакет жевательных червяков, которые они обычно воровали из «Парнаса», пряча их от глаз охранника в рюкзаки.

– Ходила в следственный комитет… – начала Маша, а сама выглядывала в толпе красную кепку, – там дядька в погонах задавал вопросы. Майор – юрист какой-то, я так и не поняла. Откуда знаю Лизу, про побег из Сосново был в курсе и что было на концерте…