Читать книгу - "Кругами рая - Николай Крыщук"

Но ГМ продолжал смотреть на Дуню с прежней, слабоумной улыбкой. Она совсем растерялась:

– У тебя неприятности?

– Все неприятности, Дуня, остались в другом возрасте.

– В голосе его появилась хорошо знакомая ей жесткость.

– Еще есть вопрос про здоровье. Всегда уместный. – Вдруг он почти закричал: – И «никогда не поздно», как любят говорить агитаторы веры. Только надо помнить, что всякая фантазия, пусть даже букашечная, щекотная, никому не заметная…

– Ты на кого кричишь-то? – снова как можно ласковей спросила Дуня.

– Да на кого… – успокоился он. – На себя. На кого человек вообще имеет право кричать?

– Это в нашем репертуаре что-то новенькое, – усмехнулась она.

Она поняла, что они разговаривают, как когдатошние любовники. Колкости, оказывается, живы и всегда готовы к употреблению, а нежность… Для воспоминаний почва не согрета, подробности прошедших лет к слову не шли, а молча и плавно перейти к новым, совместным не получалось. Дуня почувствовала приступ так хорошо знакомых ей отчуждения и обиды.

Ей хотелось рассказать, как вчера напал на нее в кафе с поцелуями и объятиями «афганец», чем-то напомнивший ее первого мужа, и как снова у нее ничего не получилось, и что в этом виноват он. Не от портрета она измучилась, от него самого измучилась.

– Как я любила тебя! Еще в школе. Ты знаешь. Но ты был о-очень высоко. Забрался на дерево, а ветки под собой обрубил. – Дуня незаметно всхлипнула. – Как пошехонец. А-у-у!

Она еще слабо надеялась, что, как это с ним бывало, Гриша вдруг развеселится, привстанет как-нибудь дурашливо-элегантно и скажет: «Ну что же, давайте знакомиться заново». Но Гриша сказал только:

– Прости. Я пойду к себе. Ладно?

И непонятно было, то ли он извинялся за то, что устал, хочет отдохнуть и поэтому прощается посреди разговора, то ли «прости» относилось ко всей их нелепой жизни. Независимо от этого Дуня почувствовала облегчение оттого, что разговор кончился.

Однако ГМ задержался в дверях и, так же внимательно глядя на нее, спросил:

– Евдоксия… Скажи, а почему у тебя теперь «Varensia»?

Очень резкий запах. Ты же не девушка, которая не уверена в себе?

Лицо Дуни пошло пятнами. Так Гриша называл ее только в минуты близости, выворачивая иронией нежность. Сейчас этим словом он обманывал себя или ее, неважно. Ей оставалось только гадать, хотел он сказать грубость или совсем уже потерялся, разучился, и самое время его пожалеть. Но она ответила так, как если бы флаг уже воткнут был в полюс холода:

– Во-первых, ты мне давно духов не даришь. А во-вторых, может быть, я и есть та девочка, о которой ты так деликатно сказал.

Гриша стоял, уставившись в пол. Один глаз его почти закрылся. Рука крепко сжимала косяк, сам он покачивался, и Дуне казалось, что вот-вот может упасть.

– Все не то, – сказал он наконец. – Все. Не. То. Просто я сегодня пытался вспомнить… И у меня не получилось. Понимаешь?.. – Он помолчал, не меняя ни положения, ни взгляда. Потом заговорил снова, с паузами: – Ты знаешь… Вот что… У меня к тебе будет большая просьба…

Дуня знала, что он ждет, чтобы она спросила какая. Хотя это было совсем не обязательно, мог и так продолжить. Но он ждал, как всегда, и, как всегда, у нее не хватило характера.

– Какая? – спросила она.

– Я прошу тебя, пожалуйста, улыбнись широко.

– О, Господи! – расхохоталась Дуня, потому что вспомнила: это был когда-то его стиль, нет, общий стиль их всех, ироничных и сентиментальных. – Ты что, Гришка? Мы ведь уже не школьники.