Читать книгу - "Психолог, или Ошибка доктора Левина - Борис Минаев"

Больше всего Леву поразило, что монахини никак не отреагировали на присутствие Петьки. То ли они были здесь ко всему привычные, то ли смирение было в них столь сильным, то ли ребенок относился к категории самых сильных мирских соблазнов, но несмотря на то, что Петька был быстро посажен на самое лучшее место и накормлен самым лучшим образом – никаких привычных женских вздохов и ахов не воспоследовало. Петька, чувствуя что-то необычное, поглощал предложенную еду скромно, уставившись в тарелку, ни от чего не отказывался и ничего не просил.

Когда же Лева привык и к смиренной пище, и к смиренным женским глазам, которые были устремлены мимо них, лишь тихо скользя украдкой (в воздухе как будто носились тени от этих невидимых и неслышимых улыбок и взглядов), и к низкому сводчатому потолку, и к едва различимым голосам (говорили между собой монахини тихо, слегка шевеля губами), вдруг что-то изменилось.

Лева даже сначала не понял, что именно.

В дверях появилась девочка лет двенадцати. Вместе с мамой.

Мама была одета скромно, по-деревенски, но не как другие женщины – в обычное, а не черное, как все монахини, пальто, в сапоги, а не валенки, словом, было что-то, выдававшее в ней обычную мирскую женщину. Гостью.

Девочка, как и все женщины вокруг, была круглолица, ясноглаза, но плюс к тому в ней было что-то удивительное, трогательное и доверчивое и очень красивое – рассыпанные по плечам волосы, тонкие черты, вообще тонкость, которая была здесь и странной, и тревожной, – Лева засмотрелся, а девочка заулыбалась, увидев наконец в полутьме трапезной знакомые лица, доверчиво прижалась к черному пальто монахини, и из этого черного пальто вдруг появилась нежная, ласковая рука, а из-под черного платка рассыпались седые волосы.

– Здравствуй, Дашенька! – тихо прошелестел чей-то голос, и Лева вспомнил старый разговор, как-то поплыл, безо всякой водки, присмотрелся к мамаше и ясно представил, как эту девочку безо всякого принуждения, радостно и празднично, легко и просто (как, наверное, и давешнюю монахиню Наташу) вводят под эти высокие своды, крестят, одевают, и это навсегда-навсегда… И никто уже никогда не узнает, что это за женщина была – Дашенька и для чего она родилась на свет.

И Лева устыдился этих мыслей, еще раз украдкой посмотрел на девочку (а та, в свою очередь, с огромным любопытством посмотрела на Петьку) и решил, перекрестившись, выйти из-за стола, и Стокман поднялся вместе с ним. Но тут выяснилось, что они поторопились.

Монахиня, которая подавала тарелки с пищей, вдруг всплеснула руками и заголосила:

– Братья, братья! Чуть не забыла я! Ой, чуть не забыла! К нам же гости на Рождество скоро приедут! Надо бы вот…

И она показала рукой куда-то в угол. В углу трапезной стояла старая, ржавая стиральная машина. Машину нужно было переставить на кухню, чтобы она не мешала гостям. «Братья» – то есть Лева, молчаливый очкарик из минивэна и Стокман – взялись за края и отволокли агрегат в таинственную монастырскую кухню, где сидели три монашки и молча чистили картошку. А еще там стояли бесконечные тазы с замороженной камбалой.

Никогда в жизни Лева не переносил тяжестей с таким удовольствием, как в этом монастыре.

Помимо стиральной машины пришлось еще таскать бидоны с водой, помогать другим «братьям» – двум деревенским макарьевским мужичкам, маленьким, пожилым, бородатым.

Одному из них, выйдя на крыльцо, Лева растроганно сказал:

– Какие у вас глаза. Я, наверное, никогда в жизни не видел ни у кого таких голубых глаз.

Мужичок промолчал с улыбкой. Да и что он мог сказать? Но в этой его ухмылке была застенчивость, и Лева опять удивился.

Почему же мы, русские люди, такие застенчивые?

* * *

И сразу вспомнил, как еще в Нижнем, перед самой экскурсией, они заехали в большой кафедральный собор, как у больших ворот купили медовухи и потом сразу увидели надпись на соседней кирпичной пятиэтажке: «Господи! Спаси Россию от жидов!» Надпись была огромная, но какая-то жалобная, и они стояли со Стокманом и смотрели на эту надпись с каким-то странным брезгливым умилением (Лева ее даже сфотографировал, на память).

Хорошо все-таки, что русские люди такие застенчивые, это правда.

… Лии Петровне все заплатили за обед по сто рублей.

– Ну вот и славно. Все хорошо, все посетили, почувствовали наш русский дух, нашу русскую природу, да? – ласково спрашивала она, пересчитывая деньги за экскурсию. – А как теперь? С нами в Нижний? В обратный путь? Или будете ждать?

– Да нам бы к матери Александре, – задумчиво сказал Лева. – Только оставят ли?

– А вот это я не знаю, – строго сказала Лия Петровна. – Но вы решайте побыстрее, Лева, у нас обратный путь неблизкий, да в темноте, люди устали…

И жалостливо взглянула на Петьку:

– Господи, боже мой, куда ж вы его в такой путь потащили? Болен, что ли, чем? Благословение надо? Или что?

– Да ничем он не болен! – отрезал Стокман. – Здоров как бык.

– А тогда что? – заинтересовалась Лия Петровна.

Вся эта последняя часть разговора Леве очень не понравилась.

– Я же вам говорил, Лия Петровна, – твердо сказал он. – Нам к матери Александре надо. Ждет она нас. Переночевать бы нам…

– Ну, это я не знаю… – сухо отреагировала экскурсовод. – Это вы сами решайте ваши вопросы. Тут с этим строго. Тут женский монастырь, а не гостиница. Я спрашивала, про вас ничего не знают, не ждали… Так что я ничего не знаю. Про ночлег, про мать Александру. Это мне неведомо. Не мои это вопросы. Ну, в крайнем случае, в деревню пойдете, переночуете, заплатите там сто рублей, не знаю даже, с человека. Не проблема.

Лева взглянул на Стокмана, на Петьку, и у него тоскливо заныло в груди. До деревни, может, на минивэне доехать? Не тащиться по косогору, по полю? Но если туда сесть, Стокман взбунтуется, скажет, что ему вся эта хрень надоела, что пора в Москву, к станку, что пусть там эта Даша… И все такое.

– Лия Петровна! – взмолился он. – Можно вас на минуточку?

– Ну только на минуточку.

И они отошли от закипающего Стокмана на два шага.

– Лия Петровна! – зашептал Лева горячо в жадное ухо Лие Петровне, с которого она даже сдвинула шапку. – Моему другу очень нужна помощь! Очень! У него… ну как бы вам поделикатнее сказать… ну, мужские проблемы. И жена его бросила, одного, с ребенком. Понимаете?

– Понимаю, – тихо и потрясенно сказала Лия Петровна, жалостливо оглянувшись на Стокмана. – Чего ж не понять. Сразу бы объяснили… И что, мать Александра согласилась помочь?

– Ну да! Мы из Москвы созванивались, все в порядке, через знакомых батюшек. Понимаете? Я его еле уговорил. А тут такая несостыковка. Убежит, и все. Ну мужская психология, вы ж знаете.

– Так ему ж на морозе нельзя, наверное, стоять! – укоризненно покачала она головой. – Ему ноги в тепле надо держать, а вы его по морозу… Ну подождите, я сейчас.