Читать книгу - "Message: Чусовая - Алексей Иванов"

Административное начало общественной жизни, в свою очередь, порождает засилье бюрократии. Пока есть харизматические начальники — бюрократия работает. Как только такие начальники исчезают, бюрократия принимается взбивать себе подушки. А Строгановы собою выражают дух Западного Урала. Да, они — «харизматические лидеры». Но лидеры в патерналистском обществе, то есть в таком обществе, которому всегда нужен начальник, царь-батюшка. Строгановы и стали «батюшкой». И другие «батюшки» им не были нужны. Поэтому на Западном Урале, в «строгановском регионе», с большой натугой развивается предпринимательство; поэтому не было такого количества «кулибиных». Зато здесь умели красиво петь «по крюкам», красиво вышивать, писать иконы, вырезать «пермских богов», печатать книги и вообще заниматься «душеполезными» делами.

Например, Алексей Накаряков, доцент Пермского госуниверситета, пишет: «Почему в Кунгуре и окрестностях храмов так много, а в Невьянске и вообще на восточном склоне Урала — так мало? Это несмотря на то, что обороты денег на восточном склоне были очевидно больше, он всё-таки считался мировым лидером по металлургии и золотодобыче в XVIII–XIX веках. Страна одна, губерния была одна, географически расположены рядом, народ один, вера одна. Историки это объясняли тем, что живут там староверы. Мне это объяснение представляется частичным. Староверов немало было и на кунгурской земле. „Уральский Афон" на Белой горе возводился как миссионерский. Более убедительной выглядит народная версия, что „золотые" деньги и хлебные" деньги — разные деньги». Хотя, конечно, причина не в деньгах. Деньги, как это ни прискорбно, «не пахнут».

И совсем другое дело — восточный склон Урала, взрастивший Демидовых. Восточный склон не тянется пологими холмами-«пармами», а резко обрывается скалами в плоскую болотистую равнину Западно-Сибирской низменности. Из этого «перепада» словно высыпаются все земные богатства — внезапно, как в бажовском сказе. И потому дух населения совсем иной: с готовностью к крутым поворотам судьбы, с умением совладать с резкими переменами жизни (или оседлать их), со склонностью к экстремальным, крайним проявлениям своей натуры. «Пассионарность» менталитета Восточного Урала, конечно, прагматична, утилитарна. Но для индустриальной цивилизации интересы «базиса» всегда актуальнее интересов «надстройки».

Мамин-Сибиряк нашёл отличное определение такому менталитету: «дикое счастье». О «диком счастье» мечтали золотодобытчики. Вот вдруг, ни с того ни с сего, найдут они самородок или золотоносную россыпь — и пойдёт совсем другая жизнь!.. А какая? История нам рассказывает, как внезапно разбогатевшие золотоискатели в Екатеринбурге мыли лошадей шампанским, строили дворцы и кидали в толпу ассигнации. Савва Яковлев для московской церкви Спаса на Сенной приказал отлить гигантский 500-пудовый колокол, но повесил на язык колокола замок, чтобы звонарь звонил лишь по его, Саввы, дозволению. Сошедший с ума заводчик Любимов умер, подавившись, когда жрал со сметаной бумажные деньги. Даже дедушка Слышко, полевчанин Василий Алексеевич Хмелинин, рассказывавший сказки Павлику Бажову, в молодости, откопав самородок, два года провёл в кабаках, до смерти споив любимую жену. Это — «дикое счастье».

Не всегда, конечно, оно так чудовищно, цинично или трагично. Но в менталитете Восточного Урала намертво закреплены и воистину жертвенная готовность на титанические усилия ради этого счастья, и щедрая способность распорядиться им во всю мощь фантазии, зачастую — просто «пробожить», пустить в распыл. Екатеринбургские богатеи, имеющие на озере Таватуй чуть ли не эскадрилью гидропланов для увеселения души; екатеринбургские бандюганы, ради потехи стрелявшие по зданию областного правительства из гранатомёта; екатеринбургские священники, купившие для своих проповедей целый телевизионный канал, — разве в них не проявился менталитет «дикого счастья»? Ведь всё исходит ещё из тех давних времён, когда сын екатеринбургского золотопромышленника Тита Зотова женился на дочери екатеринбургского золотопромышленника Аники Рязанова, и эта свадьба бушевала целый год.

Уральский менталитет «дикого счастья» в 90-е годы XX века вообще воцарился в России, подмяв под себя её историю. Екатеринбуржец Борис Ельцин… Первый президент РФ… Как намертво он вцепился во власть, на какие риски и жертвы шёл, чтобы прорваться к русскому трону, — и зачем? Чтобы в запое «дикого счастья» спустить с привязи всех бесов нации ради безумной пляски на развалинах державы — совсем недавно ещё великой и могучей. Ради чего? Семья Ельцина не попала в топ-листы журнала «Форбс», хотя рулила богатейшим государством. Весь пыл «ушёл в свисток» — в лихую плясовую «дикого счастья».

Дух Западного и дух Восточного Урала, дух Строгановых и дух Демидовых выражают собой два уральских города-гиганта — Пермь и Екатеринбург. «…У городов, как и у людей, есть свои физиономии, и с очень определённым выражением», — писал Мамин-Сибиряк.

Пермь и Екатеринбург — «непохожие близнецы». Они появились в один год — 1723-й, и основателями их были одни и те же люди — В. Н. Татищев и В. де Геннин. Оба города — мощные промышленные и транспортные узлы. Оба — областные центры. Оба — «миллионеры». Один (Екатеринбург) стоит неподалёку от Верхней Чусовой, другой (Пермь) — неподалёку от её устья. И всё же какие они разные! Разные — как памятники Татищеву. В Екатеринбурге Татищев державен, да ещё и в компании с де Генниным, а в Перми — маленький и потерянный, напоминающий Медного всадника, из-под которого ускакала лошадь.

Пермь вытянулась вдоль Камы на 70 км (с ума сойти!). Нынешняя Пермь — это рождённая в тридцатых годах XX века агломерация из множества мелких городишек и посёлков: Егошихи (собственно Перми), Мотовилихи, Закамска, Гайвы, Лёвшина, Голованова и так далее. Город расколот на куски, разбросанные по лесам. Центральная часть «распилена» глубокими логами мелких речек, затрудняющими сообщение. Улицы прямые и длинные. В центре — много пустырей, трущоб, долгостроев. К главной своей красе — к Каме — город повёрнут унылым промышленным «боком». Город низкий. Современной архитектуры мало. Город не цельный, аморфный, какой-то «недовоплощённый», без легенды. Архитектор В. Новинский, подводя итог характеристики Перми, язвительно пишет: «Изрезанная протяжённость местами пустынна. А где же бедуины?» В облике Перми — менталитет горожан, жителей Западного Урала. Лишённый строгановской харизмы и направляющей опёки, он представлен здесь в «чистом виде».

А Екатеринбург, который «богаче» на 200 тысяч человек, собрал свои районы «в кулак»: центр, Уралмаш, Эльмаш, Химмаш, Каменные Палатки, Синие Камни… Город компактный: его можно пересечь пешком с юга на север и с запада на восток за несколько часов. Город насыщен легендами: тут и золотопромышленники, и Мамин-Сибиряк с Бажовым, и расстрелянный Николай II, и Уралмаш — крупнейший завод в мире, и президент Ельцин. Город современный, высокий, красивый, да ещё и метро есть. В советское время он был схож с Пермью, но советская «парадигма» нивелировала все региональные менталитета. Теперь они распрямились, как пружины. И за 15 лет Екатеринбург полностью переменился, превратившись в настоящую столицу. Да, Екатеринбург — столичный город, не провинциальный. Он развивается не просто активно, а даже чуть ли не «взрывообразно». Новые, современные дома облепляют богатый исторический «интерьер», лезут друг на друга, лезут вверх, лезут на тротуары. Вот оно — «попёрло» «дикое счастье»! И не нужно никакого начальственного руководства: нужны только средства — и энергия, чтобы заставить средства работать.