Читать книгу - "101 Рейкьявик - Халлгримур Хельгасон"

— How do you say «yes» in Hungarian?[386]

— Igen, — отвечает она, быстро улыбается, а потом я провожаю ее взглядом по коридору.

Глубоко внутри меня — эхо двух тяжелых бронзовых церковных колоколов, когда я ЧУВСТВУЮ, как свободно болтаются ее груди. Она поворачивает ручку — и голову, — улыбается и наконец закрывает за собой дверь. Дверь захлопывается с двойным глухим щелчком. Как будто под кровью и плотью ломаются два позвонка.

Время полтретьего, и я на улице, и в руках у меня вся моя жизнь, а в придачу к ней наполовину выжатый тюбик зубной пасты из Будапешта. «Odol. Magyar Fogkrem». Ездить в бассейн на урок плавания в автобусе бывало весело. На всех аптеках в Париже мигают такие зеленые кресты. Я не имею понятия, что и как в этом городе открыто по ночам и в выходные, но мне нужно кое-что купить. Fogkrem? Фиг-крем. Смерть наступила в результате передозировки фиг-крема. На карте Европы в атласе Венгрия всегда желтого цвета. У нее в английском языке какой-то желтый акцент. Дело Гейрфинна[387]так и не раскрыли. Дядя Элли считает, что его закатали в бетон на лестнице на Баронсстиг. Женщина на верхнем этаже кончила и ушла. Я иду по направлению к другой жизни. Ко ленка вроде побаливает. Гюлли заразился СПИДом. Вот молодец. Теперь ему есть к чему стремиться. Мне хочется умереть от чего-то, что считается хорошим и полезным, от любви, например, или от лекарств. А еще этот Немо. Я уже был близок к цели. Но, наверно, не к той. По улице — эхо от «мерса» с лампочкой от такси. Во всех окнах свет погашен. Не понимаю, как можно согласиться на то, чтоб спать здесь всю жизнь. Многие в Париже занимаются тем, что отращивают бакенбарды. Что само по себе понятно. Им больше делать нечего. «Аполлон-13». Они в целости и сохранности вернулись на Землю. Но до Луны не долетели. Я не долетел до Луны.

Вот она.

Я должен был это сказать. Я не мог это сказать. Я этого раньше никогда не говорил. Хотя осилить «I love you» легче, чем «я люблю тебя». Наверно, это ничего бы не изменило. Теперь все кончено. Впереди ничего нет. Igen. Я бреду. Вот что это было. Только мрак. Все черно. И она тоже. Она (ц. 15 000) с пышной прической, стоит на углу, ее зубы — сияющая вывеска в ночи, и она говорит семь слов, которых я не понимаю, но значение которых мне ясно. Толстуха в облегающем. Глаза — без белка — два обдолбанных огонька. Ее высокие каблуки гремят, когда я иду за ней по улице. За училкой в кабинет директора. Я канаю за ней. Я заканываю в очень узкий коридор. Я канаю вверх по узкой лестнице. Ее задница — сама по себе, живет своей жизнью, у нее свой собственный характер или даже душа. Третий этаж. Комната — каюта, на полу коричневый ковер, стены и потолок тоже коричневые. Ворсистая безвоздушная пизда. Здесь кончили немало отважных мужчин. Она поворачивается ко мне спиной и пьет воду из пластиковой бутылки. Точнее, они: она и ее задница. Она одной рукой расстегивает молнию у себя на спине. Здесь все коричневое, кроме унитаза, который стоит рядом с каким-то допотопным ложем. А все остальное коричневое. Ее кожа, ковер, матрас… Это скорее похоже на ворсистую задницу. Зад у нее пышный. Этого у него не отнять. На нем можно удержать книгу. Он один тянет на 6000. А ей тогда остаются 9000. Она поворачивается ко мне — волосы распушенные, сама растелешенная, — в одном лифчике и туфлях. Она указывает пальцем на мою одежду. И правда: я забыл раздеться. Да, для этого, наверно, полагается раздеваться. Она своей улыбкой высвобождает меня из штанов, садится на биде и копошится там, пока я стягиваю с себя все остальное. В каморке становится чуть-чуть светлее, когда я заканчиваю раздеваться, и еще светлее — когда она протягивает мне ладонь. Я наклоняюсь к штанам за деньгами и кладу их в нее. Около пяти тысяч исландских крон. Значит, десять тысяч я сэкономил. Она прячет деньги и садится на матрас. Она искусно натягивает на хрен Бьёрна розовый презерватив. Особенно если принять в расчет, что ногти у нее длиной где-то семь сантиметров и зеленые. Она принимается за работу. Это так же возбуждает, как если б она надувала розовый воздушный шарик. Прическа на удивление жесткая, когда я касаюсь ее, чтобы от нее освободиться. Она поднимает глаза — губы размером с пончик. Хью Грант. Я стаскиваю с себя презерватив и ложусь на постель. Она смотрит на меня, белок в глазах поблескивает: удивлена, но все же вяло склоняет надо мной несколько секций своей кожи. Одна грудь слегка вываливается из лифчика и на мгновение прижимается к очкам, как подушка безопасности к лобовому стеклу при аварии. Чувствую, как ногти скребутся вокруг моей столицы, когда она пытается заставить Его подняться. В ее глазах я различаю три вида наркотиков. Я закрываю глаза и сосредоточиваюсь на заднице, а заодно немножко на грудях Хофи и Лолле на ковре, — пока у меня не встает в полный рост.

Сегодня он по длине равен ее имени: Катарина.

Она манит меня в теснину, а я по теснинам никогда не ездил, с меня уже хватит и этой тьмы. Так что я держусь проезжей дороги: той, по которой люди протискиваются внутрь и выползают наружу.

Ночь черная с розовой изнанкой. Это — как засунуть Его в рассадник вирусов СПИДа. Что мне как раз и нужно. Из пизды ты вышел и в пизду отыдеши. Она такая толстая, можно подумать, я оказался в постели с директором фирмы. Она стонет: «hugh!» А я грантуюсь на ней. Пластмассовые золотистые сережки. Это — как наконец встретить свою юношескую любовь. Наконец-то! Мы — хорошая пара. Черный хлеб, белый хлеб.

На розовом дне ночи — набухший от крови я, а где-то высоко-высоко в небе надо мной на белом лунном песке — тень американского флага. Из пизды на Луну. Из пизды на Луну взлетело человечество на крыльях НАСА, а я уже возвращаюсь. В черную дыру. В дыру черной. Медленно вхожу в родовой канал…

С проститутками вот в чем дело: ты за это платишь, а всю работу приходится выполнять самому. Не мешало бы улучшить сервис. Я быстро кончаю и ложусь на нее. Она что-то бормочет подо мной, но я не отпускаю ее и не вынимаю Его из нее, чтоб уж наверняка заразиться. Между Луной и пиздой. Зашибись! Она опять что-то бормочет, но я вцепляюсь в нее мертвой хваткой. В конце концов у нас дошло до драки. Она сильная, и я падаю со складчатой горы. Между шлюхой и стеной. Когда она встает, матрас слегка трясется. Слышу, как она выходит.

На нижней полке ночи — голый я, сжимаюсь в позу эмбриона, только что исторгнутый из чрева, в мурашках и в очках, с наркотическим соком на члене, в коричневой ворсистой каморке; иллюминатор, розовый и мокрый, исчез из моего поля зрения. Корабль отчалил. Мисс Ночь. Он плывет вокруг света по морям и мимо берега и не видит солнца. Я — навеки пассажир ночи, и все же думаю о доме, о маме, о том, что она подумает, когда с меня спадут килограммы и главврач будет вводить мне питание через вену. В темном кармане черной кожанки на полу спрятан весь мой свет в этой жизни, в раздавленном тюбике.