Читать книгу - "Декоратор. Книга вещности - Тургрим Эгген"

Когда я её увижу, станет лучше, утешаюсь я.

Магазины, которые мне нужны, открываются не раньше восьми, так что у меня есть полчаса на себя, на кофе и самокопание; о завтраке речи нет, хотя я чувствую потребность в дополнительной энергии. Мне не хочется встречаться с Катрине, поэтому я пробираюсь в спальню и убеждаюсь, что её будильник не зазвонит раньше восьми. Вернувшись на кухню, я минут десять-двенадцать посвящаю самогипнозу, я концентрируюсь на дыхании и ухожу в тишину с головой, так что возникает полнейшее ощущение, что я слышу, как толчками струится по телу кровь, как её тепло с заданным ритмом доходит до кончиков пальцев. Люди, не знакомые с тайнами гипноза, считают транс — состояние, когда время замирает, — разновидностью белой горячки, которая открывает доступ в под- и бессознательное, так что человек не отдаёт себе отчёта в собственных действиях, непредсказуем и может сказать или натворить что угодно. На самом деле всё строго наоборот. Во время гипноза человек вменяем как никогда.

Я оставляю Катрине записку, что ей не стоит рассчитывать на моё возвращение к обеду, одеваюсь и выхожу из дому.

На покупки уходит три часа и несколько тысяч крон. Я собираю все чеки, хочу потом некоторые из них уничтожить. В каждом магазине я даю себе установку не привлекать внимания, не суетиться и не вести себя так, будто покупка — вопрос жизни и смерти, но это напрасные предосторожности. Я попадаю на заспанных, борющихся с зевотой рабочих склада, которые берут мой список и как сомнамбулы плетутся за товаром, поддерживая себя мыслями исключительно об утренней чашечке кофе и свежей газете, от которых я их оторвал. В тёмно-синей спортивной стёганой куртке, которую я прежде никогда не надевал в городе, я похож, скорее всего, не на мастера-ремонтника, а на новосёла с грандиозными планами на день. Время от времени я задаю разные вопросы технического плана и получаю благожелательные и профессиональные советы.

Забив материалами багажник и заднее сиденье, я еду в Виндерен, где дом во всей своей свежеокрашенной красе ждёт меня. Создателя и разрушителя. Шиву с двумя парами рук. Сегодня мне пригодятся обе.

Я перетаскиваю тяжести. Мешки с моментально застывающим бетоном, рулоны толстых пластиковых мешков, батареи больших тюбиков со шпаклёвкой и эпоксидкой, кисточки, инструменты и прочее. В основном всё остаётся на первом этаже, где я затянул пол толстым пластиком, чтоб не испачкался и не покорябался. Я переоделся в рабочую одежду: старые кроссовки Nike и синий комбинезон с логотипом какой-то транспортной фирмы на спине. Его я просто-напросто украл, как сказали бы рабочие — «придержал».

Потом поднимаюсь на второй этаж. Тут холодно, я закрываю окно, прежде чем подойти к постели Йэвера и поднять укутывающую Сильвию плёнку. Открыть глаза и взглянуть на неё требует изрядного мужества, но, проделав это, я исполняюсь благодарности. Я вижу, что придумал всё правильно. План сработает.

Все цвета стёрлись из неё за те полсуток, что меня здесь не было, кожа приобрела мёрзлый, синюшный оттенок. Натуральная чернота растительности — бровей, непрокрашенных корней, волос на лобке — контрастирует с ним совершенно гротескно, как будто грим. «Я блондинка, втиснутая в тело брюнетки», — пошутила Сильвия однажды. Сейчас это как никогда верно.

Я трогаю внутреннюю сторону бедра, где по логике вещей кожа должна быть самой тёплой. Она стылая, но не ледяная. Всё же температура настолько противоестественная, что меня пробивает дрожь, я натягиваю серые нитяные перчатки, которые держал в кармане. Не закаменела ли она? Об этом я хорошенько не подумал, да и знаний не хватает. Ограниченная подвижность тела нарушит мои планы, и я задним умом понимаю, что зря открывал окно. Я пробую согнуть колено, и нога сгибается полностью, но с трудом и скрипом, как мои собственные члены наутро после рекордного лыжного забега.

— Прости, — извиняюсь я, перекладывая Сильвию на бок. Я придаю её рукам более естественную позу, это похоже на манипуляции с куклой, на каких художники учатся рисовать движения. Я поворачиваю её ещё раз, на живот. Потрясающей красоты геометрия тела, а вот ямочки на крестце. Гладя красивые ягодицы, я обнаруживаю, что они уплощились от лежания, но выясняется, что их можно вымесить в более совершенную форму и что, прежде чем начнётся разложение, тело обретает пластилиновую пластичность, Идеальный материал для работы.

Мозг фотографирует и сохраняет всё в памяти. Я снова укладываю Сильвию на спину и обследую груди, их тоже можно формировать, потому что жир наполовину застыл. Соски эрегированы, интересно, это стандартный физиологический процесс или мне просто повезло? Всё время вскрываются новые стильные детали: неприметная припухлость на месте кадыка, бесподобная жировая складка между грудью и подмышкой; то, как мягкий оползень живота выворачивает пупок. На бёдрах уже заметная «апельсиновая корка», но я думаю, что смогу ей с этим помочь.

Общение с ней как с формой, освобождённой от разрушительных личностных установок, переводит мою любовь к ней в новое измерение. Было бы извращением утверждать, что она милее мне в таком виде; нет, нет, так я не думаю. Я бы всё отдал, чтобы услышать её смех, лучше, конечно, не тот презрительный и издевательский, который так взбесил меня вчера, а её обычный, рассыпчатый и немного вульгарный. Смеха не будет. Мне не нравится думать о ней, как о «мёртвой», ибо тело передо мной живо неоспоримо, и я думаю иначе: её субъективное время вышло. Теперь она для меня объект. И разве такое отношение не есть одна из предпосылок любви? Разве не в объект мы влюбляемся? Теперь, когда она не в состоянии отвергнуть мои ласки, уберечь себя от них, возникла интимность, исполненная красоты и сиюминутности. Она во власти моих любящих и уважительных рук. Это окончательное примирение. Я счастлив, что мне довелось испытать такое.

А теперь за дело.

Я меняю перчатки на пару резиновых хирургических и принимаюсь обмазывать тело жиром, сверху донизу. Это тягучее вещество на основе силикона под названием Linux, которым пользуются в том числе штукатуры. Я поднимаю волосы и тем же жиром приклеиваю их к макушке. Лицо и голова меня не интересуют в данный момент. Она недавно тщательно выбрила всё тело, это весьма облегчает мою работу. Нагреваясь от моих рук, жир начинает источать искусственный, но приятный аромат, напоминающий сосновую свежесть. Я пробую думать, что делаю ей массаж с ароматическим маслом и представляю себе, как она жмурилась бы от удовольствия, — Катрине утверждает, что я бесподобный массажист; как положено в эротическом массаже, вагину я оставляю на сладкое и под конец замазываю все её женские прелести толстым слоем жира, хотя и решил отказаться от самых изобличающих проекций. Сначала надо посмотреть, как будет получаться. Естественно, мне тоже процесс доставил удовольствие.

Покончив со смазкой, я перехожу к формам: укладываю Сильвию на живот и приношу материал для их изготовления, это пластик на основе моментальной эпоксидки. Я впервые работаю с ним, приходится для начала изучить инструкцию. Мне потребуются килограммы его, понимаю я и тревожусь, хватит ли мне. Я купил целую упаковку — должно хватить.

Вещество оказывается сероватой массой идеальной мягкости, вроде тонкой гончарной глины. Но, честно говоря, пахнет отвратно. Я накладываю массу на спину, бёдра, ноги и ягодицы, постоянно проверяя, чтобы слой был достаточно толстый, не меньше пяти миллиметров. Сделав почти целиком эту сторону, я соображаю, что проще было разделить её на сегменты и лепить их отдельно. Но ладно, это позже, если останется материал. Масса схватывается сразу, я чувствую и хвалю себя, что не стал экономить на пластиковых перчатках. Они улетят со свистом.