Читать книгу - "Чапаев и Пустота - Виктор Пелевин"

В один миг все сделалось для меня предельно ясным. Но Котовский не учел одной вещи, подумал я, чувствуя, как во мне вскипает злоба: он не подумал, что я могу сделать то же самое в точности, что и он. И если этот накокаиненный любитель рысаков и тайной свободы уготовил мне сумасшедший дом, то…

– А я тоже анекдот сейчас расскажу, – сказал я.

Видимо, охватившие меня чувства отразились на моем лице, потому что Сердюк и Володин поглядели на меня с явным испугом; Володин даже подался назад вместе со своим стулом. Сердюк сказал:

– Только переживать не надо, хорошо?

– Так будете слушать? – спросил я. – Значит так. Сейчас… Ага, вот. Папуасы поймали Котовского и говорят: «Мы тебя съедим, а из твоего лысого скальпа сделаем барабан. А теперь загадывай последнее желание». Котовский подумал и говорит: «Дайте мне шило». Дают ему шило, а он как ткнет им себе в голову! И как заорет: «Не будет вам, сволочи, барабана!»

Я свирепо захохотал, и в этот момент дверь открылась. В ней появилось усатое лицо Жербунова. Он опасливо осмотрел комнату и остановил взгляд на мне. Откашлявшись, я поправил воротник халата.

– К Тимуру Тимуровичу.

– Иду, – ответил я, встал со стула и осторожно положил недолепленный бублик из черного пластилина на заваленный сердюковскими журавликами рабочий стол.

* * *

Тимур Тимурович был в отличном расположении духа.

– Вы, Петр, надеюсь, поняли, почему я назвал происшедшее с вами на последнем сеансе полным катарсисом?

Я уклончиво пожал плечами.

– Смотрите, – сказал он. – Я уже объяснял вам как-то, что заблудившаяся психическая энергия может принять форму любой мании или фобии. Мой метод заключается в том, что мы рассматриваем такую манию или фобию исходя из ее внутренней логики. Грубо говоря, вы говорите, что вы Наполеон.

– Я этого не говорю.

– Допустим, что говорите. Так вот, вместо того, чтобы доказывать вам, что вы ошибаетесь, или устраивать вам инсулиновый шок, я отвечаю: очень хорошо. Вы Наполеон. Но что вы будете делать? Высаживаться в Египте? Вводить континентальную блокаду? Или, может быть, вы отречетесь от престола и тихо вернетесь к себе в Корсиканский переулок? И уже из того, как вы ответите на этот вопрос, будет следовать все остальное. Посмотрите, например, на своего соседа Сердюка. Эти японцы, которые якобы заставляли его разрезать себе живот, – самая живучая часть его психического мира. С ними ничего не происходит даже тогда, когда сам Сердюк переживает символическую смерть, – наоборот, в его представлении они остаются жить, когда он уже мертв. А когда он приходит в себя, он не может придумать ничего лучше, чем складывать эти самолетики. Я уверен, это они ему в какой-нибудь новой галлюцинации присоветовали. То есть болезнь поразила настолько обширные зоны психики, что я начинаю иногда подумывать об оперативном вмешательстве.

– Что вы имеете в виду?

– Не важно. Про Сердюка я говорю просто для сравнения. Теперь посмотрите, что произошло с вами. Я нахожу, что это настоящий триумф моего метода. Весь этот болезненно подробный мир, который выстроило ваше помутненное сознание, исчез, растворился в себе, и не под нажимом врача, а как бы следуя своим собственным законам. Ваш психоз исчерпал себя сам. Заблудившаяся психическая энергия интегрировалась с остальной частью психики. Если моя теория верна – а мне хочется в это верить, – вы сейчас абсолютно здоровы.

– Я уверен, что она верна, – сказал я. – Я, конечно, не понимаю ее во всей глубине…

– А вам и не надо ее понимать, – сказал Тимур Тимурович. – Достаточно того, что вы на сегодняшний день ее лучшее подтверждение. И огромное вам спасибо, Петр, за то, что вы так подробно описали ваши галлюцинации – на это способно не так уж много больных. Вы не возражаете, если я использую фрагменты ваших записей в своей монографии?

– Для меня это будет большой честью.

Тимур Тимурович ласково потрепал меня по плечу.

– Ну-ну, не будьте таким официальным. Со мной вы можете вести себя просто. Я ваш друг.

Он взял со стола довольно толстую стопку соединенных скрепкой листов.

– Вот только анкету прошу заполнить со всей серьезностью.

– Анкету?

– Формальность, – сказал Тимур Тимурович. – В Минздраве все время что-нибудь придумывают – штат большой, а делать нечего. Это так называемый тест на проверку социальной адекватности. Там много разных вопросов, и к каждому прилагается несколько вариантов ответа. Один ответ правильный, остальные абсурдны. Нормальный человек распознает все мгновенно.

Он перелистал анкету. В ней было, наверно, двадцать или тридцать страниц.

– Бюрократизм, конечно, но нам ведь тоже циркуляры приходят. При выписке положено. А поскольку я не вижу никаких причин держать вас здесь дальше, вот вам ручка, и вперед.

Взяв анкету из его рук, я сел за стол. Тимур Тимурович деликатно отвернулся к книжному шкафу и вынул из него какой-то толстенный том.

В анкете было несколько разделов: «Культура», «История», «Политика» и что-то еще. Я наугад открыл раздел «Культура» и прочел:

32. В конце какого из следующих фильмов герой разгоняет негодяев, вращая над головой тяжелой крестовиной?

а) «Александр Невский»

б) «Иисус из Назарета»

в) «Гибель богов»

33. Какое из перечисленных имен символизирует всепобеждающее добро?

а) Арнольд Шварценеггер

б) Сильвестр Сталлоне

в) Жан-Клод Ван Дамм

Стараясь не выдать своего замешательства, я перевернул сразу несколько страниц и попал куда-то в середину исторического раздела:

74. По какому объекту стрелял крейсер «Аврора»?

а) рейхстаг

б) броненосец «Потемкин»

в) Белый дом

г) Стрелять начали из Белого дома

Мне вдруг вспомнилась та страшная черная ночь в октябре, когда «Аврора» вошла в устье Невы. Подняв воротник, я стоял на мосту и нервно курил, глядя на далекий черный силуэт крейсера – на нем не было видно ни одного огня, только на концах тонких стальных мачт дрожало размытое электрическое сияние. Рядом со мной остановились двое поздних прохожих – удивительной красоты девочка-гимназистка и сопровождавшая ее толстая гувернантка, похожая на тумбу для афиш.

– Look at it, missis Brown! – воскликнула девочка, показывая пальцем на страшный черный корабль. – This is Saint Elmo's fires!

– You are mistaken, Katya, – тихо ответила гувернантка. – There is nothing saintly about this ship.

Она покосилась на меня.