Читать книгу - "Три версии нас - Лора Барнетт"

На семидесятилетие Джима Пенелопа и Джеральд устраивают пикник на пляже возле своего загородного дома.

Это больше чем пикник — настоящий праздник чревоугодия, деликатесы для которого доставлены из Сент-Айвз. Четыре плетеные корзины заполнены консервированными омарами, ростбифами, мясными пирогами, сочными греческими оливками, кусками сыра «фета» и сыра с плесенью, от запаха которого с отвращением морщатся дети, — Джеральд называет его «Зловонным епископом». Белое вино остывает в ведрах со льдом. Подушки и одеяла разложены на прибрежной гальке. Из колонок, подсоединенных к ай-поду Джеральда, доносится негромкая музыка: Мадди Уотерс, Боб Дилан, «Роллинг стоунз». Необычайно тепло для этого времени года — настоящее бабье лето: ни единого облака на ясном бледно-голубом небе.

В три часа дня Джим сидит на складном стуле и беседует с Говардом. Джим достиг счастливой стадии опьянения: когда Говард, подобно призраку, появился рядом с ним, Джим никак не мог поверить, что воочию видит своего старого друга и судью. Говард сильно похудел и ходит опираясь на трость, но крупные черты лица и черные глаза под седыми бровями остались прежними. Вначале Джим лишился дара речи. Единственное, что смог выговорить через несколько секунд:

— Как?

— Ева, — ответил Говард. Оглянувшись, Джим увидел: Ева наблюдает за их разговором. Он улыбнулся ей, показывая, что этот поступок — правильный, замечательный, неожиданный. Затем обнял Говарда, ощутив знакомый запах крепкого табака и старой шерсти — и почувствовал, как тот по-прежнему крепок и жилист. Вернулись и другие запахи: сладкий аромат марихуаны, прохладный морской ветер, свежераспиленное дерево, сложенное в их общей мастерской.

Разжав объятия, Джим спросил у старого друга:

— А Кэт?

— Я потерял ее пять лет назад, — ответил Говард, покачав головой. — Рак.

Сейчас они пытаются восстановить события прошедших трех десятилетий. Постепенное угасание Трелони-хаус (Джим и Хелена кое-что слышали об этом от Джози), чьи обитатели рассеялись по миру. Говард и Кэт переехали в деревенский дом с террасой в Сент-Эгнес. Джим ушел от Хелены к Еве, рядом с которой обрел долгожданную свободу. Его яркие, плодотворные годы, полные выставок, газетных статей, достатка, уже позади.

— Какое-то время я занимался скульптурой, — рассказывает Джим. — Вспоминал тебя, Говард. Как ты говорил? Мы не создаем ничего нового, только добываем из материала то, что в нем уже существует.

Говард смеется.

— Я действительно так говорил? Да я просто не признавался, но первым это сказал Микеланджело.

— Нет, не признавался.

Джим улыбается. Он видит, как за спиной у Говарда его внучка Элис подходит к воде. Она побаивается волн, приближается к ним боком; ее старшие двоюродные сестры Алона и Мириам держат Элис за руки, подражая взрослым.

— А помнишь, как ты завел правила совместного проживания, Говард? Всегда стремился показать нам, кто тут старший.

Говард удивленно поднимает густые седые брови. — Совсем не для этого. Я просто хотел, чтобы нам хорошо работалось. И чтобы мы верили в одно и то же.

Помолчав, он произносит:

— То интервью… Где было сказано, что мы отбросы и маргиналы. Ты показывал ей наши комнаты… О чем ты думал тогда?

— Не уверен, что я вообще о чем-то думал.

Джим вспомнил лицо Говарда в то утро, когда вышло это интервью. Газетный номер, лежащий на кухонном столе, и Кэт, тихо плачущую в углу. Безутешно рыдающую Софи. Мрачное лицо Хелены и молчание, царившее в машине.

— Она исказила все мои слова. Ты знаешь, как это бывает. Теперь должен знать.

Говард медленно кивает, глядя вдаль.

— Знаю. Все это было очень давно.

Джим хочет сказать, как всегда восхищался Говардом, в глубине души понимая, что тот превосходит его талантом. Но правильные слова никак не находятся.

— Ты продолжаешь работать?

— Нет. Давно уже.

Улыбка пробегает по губам Говарда.

— Предал все огню, вот что я сделал. Как-то вечером рассердился на Кэт, выпил бутылку виски и поджег свои работы. Кэт вызывала пожарных. Чуть целую улицу не сжег.

— О господи, Говард!

Джим смеется, хотя воспоминания об этой истории — он читал о ней в газетах, где, конечно, все сильно преувеличили, — остались у него тягостные. Дым, поднимающийся над сельскими домами. Говард, стоящий босиком в собственном дворе и наблюдающий, как горит труд всей его жизни.

— Я читал об этом. Хотел тебе написать. Хотел спросить, как ты.

— Да ну, чепуха. Настоящим деятелям искусства вроде тебя нечего было беспокоиться о такой мелочи, как мы.

— Говард…

Джим собирается ответить, но его отвлекает Элис. Девочка отошла от края воды и зовет на помощь — песок набился ей в туфли.

— Иди, — говорит Говард. — А я найду Еву. Поблагодарю еще раз за то, что вытащила меня из моей пещеры.

Джим встает на ноги и берет Говарда за руку.

— Рад твоему приезду. Приятно тебя видеть. И мне очень жаль. Я о Кэт. Я ее любил, ты это знаешь. Все ее любили.

— Знаю.

Говард кивает.

— С днем рождения, Джим. У тебя замечательная семья. И забудем наши ссоры.

На отмели Джим помогает Элис удерживать равновесие, пока внучка вытряхивает песок из туфель. Хотя он ни за что в этом не признается, но Джим относится к Элис с большей нежностью, чем к Алоне и Мириам. Не из-за кровной связи (в конце концов, с женщиной, которую он любит больше всех в мире, его не связывает ничего, кроме этого чувства) — а из-за долгой разлуки с ней.

Элис исполнилось два года, когда Джим увидел ее впервые. Однажды после полудня Софи появилась на пороге их дома с посеревшим лицом, дрожа от холода. Незнакомый мужчина ждал ее в машине, припаркованной неподалеку; позднее они вспомнят, что тот даже не выключил двигатель.