Читать книгу - "Павел II. В 3 книгах. Книга 3. Пригоршня власти - Евгений Витковский"

— А не случалось ли вам почерпнуть что-либо из забытой древнекитайской мудрости? — не утерпел генерал.

— Разумеется, почтенный Артур-сан. Однажды возле некоего загробного колодца я встретил одного китайца времен династии Тан. Он стоял с загробным ведром, полным загробной воды, и никуда не шел. Я вопросил его: куда же он собирается отнести свое ведро. И он ответил мне словами, исполненными глубокой мудрости: «Туда понесу ведро с водой, где мне заварят чай». На этом наша беседа закончилась, но сколь же мудрой она была, Артур-сан, вы не находите?

Генерал не находил. Что с него взять — японец. Нужно было заглянуть в ведро, быть может, этот китаец поймал в него луну!.. Однако мысль-то вполне древнекитайская, ее стоит запомнить. Нечего ведра таскать туда, где тебе и чаю-то не предложат.

— А все же, Ямагути-сан, что-нибудь о нашем времени говорят в загробном мире?

— Немного, генерал, уверяю вас, совсем немного. Высокочтимые духи рассматривают наше время как уже прошедшее через эпоху перемен и, следовательно, не особенно интересное. Один из древнерусских мудрецов, совершенно не известный в современной России, когда я вопросил его, нравится ли ему, что уже в трех государствах русский язык стал главным официальным, ответил мне такими словами: «Два-то сапога пара, да три-то — не троица!» Мысль эта кажется мне очень глубокой и тем более достойной внимания, что нынешним русским неизвестна.

— Возможно ли, Ямагути-сан, что вы имели собеседование также и с нашим покойным предиктором, досточтимым мистером Уолласом?

— Отнюдь. Однако мне удалось встретиться с не менее авторитетным предиктором, прославленным в Древней Греции мистером Тиресием. С ним мне удалось побеседовать свободно: в силу двуполости мистера Тиресия загробные, весьма, как бы это выразиться по-английски, пуритански настроенные обитатели избегают с ним общаться, и господин Тиресий скучает. Глубокоуважаемый господин Тиресий много говорил о таких государствах, как Америка и Россия, но, признаться, смысл его речей остался для меня совершенно непонятен.

«Пообщаешься с ван Леннепом — научишься понимать», — подумал Форбс, решив закинуть удочку последний раз:

— Возможно, какие-либо из его непонятных предсказаний все же запомнились вам, почтеннейший Ямагути-сан?

— Не уверен. Впрочем, вот: «Америка получила в процессе реставрации императорской власти в России в девять раз больше наслаждения, чем Россия, и будет его получать и вновь, и вновь, и вновь». Я этого не ощущаю, генерал. А вы?

— Речи предикторов темны, Ямагути-сан. Возможно, это что-либо и значит. Может быть, с нами произошло нечто, что почтенный Тиресий именует наслаждением, а мы этого и не заметили? Впрочем, любезнейший Ямагути-сан, не смею вас более отвлекать.

Японец не встал и, уж само собой, не открыл глаз, но сделал какой-то жест, который вполне можно было счесть прощальным. Форбс вернулся в блуждающий кабинет, опустился на полтора этажа — чтобы уж вовсе никто к нему пробиться не мог, и вызвал на дисплей данные о том, кто такой Тиресий. Выяснилось — вправду предиктор, очень древний, был некоторое время женщиной, потом опять стал мужчиной, так что, вероятней всего, происходил из оборотней. По какой-то легенде разрешил спор между Зевсом и Герой о том, кто получает большее наслаждение при соитии — мужчина или женщина. Заявил, что женщина испытывает наслаждение… в девять раз более сильное?.. А? Как был сволочью древнегреческой, так и теперь остался, Порфириос проклятый весь в него, небось, прямой потомок… Все только и знают, что издеваться над старым генералом. О Небо, когда же можно будет возвратиться в Китай, хотя бы в свой, домашний? Форбс открыл русский перевод книги немецкого писателя с непроизносимой фамилией, стал читать. Немецкого он не знал, но эти «Письма в древний Китай» были словно про него, про Форбса, написаны.

С полчаса генерал наслаждался филигранными, истинно конфуцианскими мыслями героя книги, однако дальше читать не смог. В этом году ему исполнилось семьдесят пять лет. А ведь перешагнув за шестьдесят девять европейских лет, человек проживает те самые десять тысяч, и еще десять тысяч, и еще пять тысяч дней, которые, по обычному китайскому счету, и составляют весь отпущенный человеку век. Он, Форбс, жил сейчас уже двадцать восьмую тысячу дней. Небо оказалось к нему благосклонно. Предикторы в древнем Китае были прямолинейны, так и говорили в лицо человеку, что вот, мол, единственное благо, на которое можете рассчитывать, — это семьдесят или восемьдесят лет жизни, а больше не будет вам ничего хорошего, экзаменов не сдадите, женитесь неудачно, наследство уплывет из рук, и так далее. Ну, если пользоваться такими мерками, то некоторые блага сверх минимума Форбс от Неба уже получил, и даже, быть может, умрет еще не завтра, во всяком случае, ван Леннеп пока не сообщал.

Если считать давным-давно полученные генеральские погоны сдачей экзамена, то можно предположить, что он сдан, не сюцай он какой-нибудь жалкий, а, скажем, гуань… второго ранга? Третьего? Был ли вообще такой чин? Впрочем, почему это его экзамен — не китайский? Макартур заметил телепат-майора еще в Корее, с тех пор для него началось возвышение, а что есть Корея, как не далекая провинция Китая? Не подумать бы такого при телепатах-корейцах. Форбс перебрал в уме кадры и с облегчением констатировал, что таких в институте, похоже, вообще нет. Есть ценный кореец Юн, безвоздушный левитатор, в отпуске каждый год по две недели на Луне торчит, зелья разные толчет. А варят их уже здесь: другой кореец, очень старый, с дочкой и с внучкой, в основном варят любовные напитки, чтоб не потерять квалификацию, а чтоб не сидеть на шее у американского налогоплательщика — выполняют мелкие частные заказы. Есть еще северокорейский шпион в секретарях у радиоактивного мага, ну, тот не только чужих мыслей не читает, он и своих не понимает.

А прочие блага? Чин-то все равно большой, как ни мерь. Наследство давно получил и все истратил на китайский антиквариат. Вот разве что женитьба не состоялась? Бывает ли вообще неженатый китаец? Разве что если монах. Генерал с полным правом мог считать себя монахом — при таком-то здоровенном горном монастыре. Значит, оснований жаловаться в принципе нет никаких. Ох… Почему же тогда, ну почему же вся работа больше чем за тридцать лет только и привела к потере Штатами Аляски, утрате контроля над русским правительством, общему упадку масонства, возникновению Гренландской Империи, исчезновению с карты независимой Мальты, независимой Исландии, появлению метастазной Островной Федерации, дикому усилению латиноамериканского влияния во всем мире, и, наконец, превращению собственного лучшего агента в православного царя на бывшей американской земле!

История с Джеймсом была для генерала самой болезненной. Он заставил себя посмотреть на экране прямую трансляцию коронации Иоакима и Екатерины в Ново-Архенгельске, выслушать все возгласы митрополита Барановского и Коцебуйского Мартиниана, обозреть подарки России, которые вручал бывшему Джеймсу чрезвычайный и полномочный посол, светлейший князь Братеев-Тайнинский, а потом с еще большей болью смотреть на подарки, которые подносил временный поверенный в делах республики Сальварсан Доместико Долметчер, чья аккредитация, похоже, распространялась во все концы международной кулинарной книги. О потере Аляски ван Леннеп предупреждал давным-давно, но говорил и о том, что Штаты не должны трепыхаться по этому поводу, иначе дружественной Канаде предстоит превращение в две-три гренладских провинции; потом та же ледовая держава аннексирует и Аляску тоже, построит мост через Берингов пролив… Ой, ой, лучше не продолжать.