Читать книгу - "Наша трагическая вселенная - Скарлетт Томас"

— Спасибо, — кивнул Тони. — Приятно осознавать, что мои «тупые» лекции помогают вам отключаться.

— Не обижайтесь, — улыбнулась Ви. — Ваши еще не самые плохие. Возможно, «тупое» — не самое подходящее слово. Но, знаете, бывают такие книги, которые разъясняют сложные вещи простым языком? В XIX веке их было куда больше, чем сейчас, и это очень обидно. Я бы с удовольствием читала такие книжки в самолетах. Так вот университетские лекции — это почти то же самое. Лекции из курса по истории математики мне тоже очень нравятся. Я бы слушала и обычные математические лекции, но их, к сожалению, не записывают на диктофон, потому что там очень важно смотреть на доску, на которой пишет лектор.

— Ви изучает теорию повествования, — объяснил Фрэнк. — Когда она спросила у меня, какие лекции нашего отделения ей следует послушать, я, конечно же, предложил тебя.

— А какое отношение антропология имеет к теории повествования? — спросил Тони. — И уж тем более математика?

— Эм-м… Клод Леви-Стросс? — наморщила лоб Ви.

— Ах, да, понятно, — Тони покачал головой. — И еще, я полагаю, Владимир Пропп. И вообще все фольклористы и структуралисты.

Он взглянул на меня.

— Ты, кажется, ходила на мои лекции по структурализму на первом курсе?

Я помотала головой.

— Не помню таких лекций.

— Леви-Стросс полагал, что все истории могут быть выражены с помощью одного-единственного уравнения, — сказала Ви. — Он пишет об этом очень эмоционально. Набросав что-то вроде гипотетической общей «формулы», он вдруг объявляет, что французская антропология стеснена в средствах, и поэтому он не может завершить свое исследование, так как ему понадобилась бы для этого целая команда людей и лаборатория покрупнее. Он собирал мифы и выписывал их мифемы на большие куски картона, и в итоге у него просто-напросто физически не хватило места для хранения этих картонок. Он не был оснащен тем, что называл «оборудованием Ай-би-эм», но лично я слабо представляю себе, каким образом ему бы помог компьютер. Лично мой после каждой главы книги готовится торжественно погибнуть, не в силах сносить такого напряжения.

— В наш курс Владимир Пропп тоже входит, — сказал Фрэнк. — Он изучал русские народные сказки и тоже составил общую для них «формулу». Он утверждал, что все они построены из определенного числа элементов — примерно так же, как из одних и тех же ингредиентов готовятся совершенно разные блюда. Например, многие сказки начинаются с того, что на героя налагают какой-нибудь запрет — скажем, запрещают заглядывать в шкаф или срывать с дерево яблоко. Мотив запрета Пропп обозначает кодовым знаком Y1.

— А потом герой непременно делает то, что было запрещено, да? — спросила я, хотя сама прекрасно знала ответ.

— Непременно, — кивнул Фрэнк.

— То есть вся литература одинакова?

— Нет-нет, — Ви энергично замотала головой. — Существуют истории, в которых нет никакой формулы, но встречаются они реже. Математически они выражаются совсем по-другому. Для того чтобы составить уравнение таких историй, понадобятся мнимые числа — квадратные корни из отрицательных чисел. Я сейчас как раз пишу работу на эту тему.

Тут привезли нашу пиццу, и Ви больше ничего не рассказала про свою работу.

— Так что же вам не понравилось в моих обезьянах? — спросил Тони у Ви, когда все приступили к еде.

— Нет, в каком-то смысле с обезьянами все в порядке, просто мне показалось, что вы искажаете идею бесконечности. Вы говорите, что, если бы в их распоряжении было бесконечно много времени, миллион или даже большее число обезьян в конечном итоге могли бы создать произведение, достойное пера Шекспира, просто потому что вероятность этого крайне велика.

Да, на лекции Тони именно так и говорил. А потом еще просил нас всех представить себе, будто мы держим в руках экземпляр «Бури». В этом мысленном эксперименте мы не знали, был ли этот текст создан Шекспиром или же случайно получился у группы обезьян. Так ли уж важно нам было это знать? Если за словами не стоит никакого намерения, есть ли в них смысл? Лично я сильно сомневалась в том, что текст, написанный не человеком, вообще можно будет прочитать и что «Буря» может быть создана без участия человека, как бы велика ни была вероятность. Но доводы казались вполне логичными, и в итоге все мы сошлись во мнении, что совершенно неважно, кто написал этот текст — Шекспир, обезьяны, компьютерная программа или еще кто-нибудь; по крайней мере, авторство никак не отразится на смысле слов, напечатанных на странице.

— За бесконечно большой промежуток времени, — сказал Фрэнк, — обезьяны написали бы бесконечное количество ерунды, прежде чем создали бы Шекспира. И это еще при условии, что нам удалось бы найти обезьян, которые прожили бы бесконечно долго, а это крайне маловероятно.

Ви рассмеялась.

— За бесконечно долгое время как минимум одна бесконечная обезьяна эволюционирует до такой степени, что сама превратится в Шекспира! — воскликнула она. — Только представьте себе! Ну и еще ваши философские зомби показались мне не вполне убедительными.

— Да? — огорчился Тони. — А мне они так нравились.

— Мне тоже! — снова рассмеялась Ви. — Мне понравилась мысль о том, что этот философский зомби — явление чисто гипотетическое — можно сказать, парадокс сам по себе. Существо, которого не может быть. Забавно, как это самое существо может говорить, что ему больно, когда на самом деле никакой боли оно не испытывает, и нам никогда не понять, как там в действительности — больно ему или нет. Мысль о том, что любой из нас может оказаться философским зомби, звучит страшновато и к тому же заставляет задуматься — естественно, при условии, что ты не философский зомби. И, конечно же, главная особенность философских зомби заключается в том, что они запрограммированы реагировать так, как мог бы отреагировать человек, но на самом деле они не люди. Безусловно, на первый взгляд этот зомби ничем не отличался бы от человека, но он бы ничего не чувствовал, ни о чем не думал и ничего не знал. Так вот, в связи с этим я и подумала: как же может философский зомби написать роман?

Это был хороший вопрос. Тони построил множество своих доводов на том, что, раз ты не в состоянии даже разобраться, не является ли другой человек (например, писатель) философским зомби, значит, ты не в силах понять, что он «хотел сказать» своим произведением, — даже если ты спросишь об этом его лично и он тебе ответит.

— Мне кажется, — сказал Тони, — что философский зомби все-таки может написать роман. Ну то есть, если это существо, которое запрограммировано вести себя точно так же, как человек, значит, составив множество высказываний о чувствах и прочих вещах, в конечном итоге оно может получить роман. Возможно, зомби использовал бы одну из формул Леви-Стросса или схему Владимира Проппа. Вот только…

— Что «вот только»?

— Вы правы. Если вы имеете в виду, что роман у него все равно выйдет никудышный, то да, вы правы. Я об этом не подумал. То есть вы говорите, что в каждом произведении искусства должно присутствовать человеческое начало?