Читать книгу - "Коридоры власти - Чарльз Сноу"

Вдруг он, без перехода, сообщил, что, пока борьба не закончилась, Каро «виду не подаст». Будет со смехом отметать сплетни, которые, если луфкинская разведсеть не подвела, со скоростью бикфордовых искр уже мчатся к каждому, кто хоть как-то связан с Дж. Ч. Смитом. Каро готова все отрицать даже перед Коллингвудом.

А подвох вот в чем. Многие, включая завсегдатаев Лорд-Норт-стрит, включая приятелей Дианы, ожидают, что Каро — и Роджер — расценят эту историю как банальную интрижку. Конечно, Эллен была не на высоте — дурно изменять больному мужу. Роджер тоже виноват. Впрочем, бывают и более тяжкие грехи. В конце концов, Каро по рождению принадлежит свету. Ее приятели и родственники — отнюдь не образчики пуританской добродетели. У Каро, в частности, до замужества были любовные связи. Как и весь ее круг, она гордится собственным здравым смыслом и терпимостью. Скандальные истории случались с каждым; каждый привык не осуждать ближнего даже и за плотские слабости, рядом с которыми адюльтер, пусть и с отягчающими обстоятельствами в виде душевнобольного мужа и министерского портфеля, представляется едва ли не верхом приличий.

Впрочем, уже от первой анонимки Каро позабыла и про здравый смысл, и про терпимость. Не слушала объяснений, не желала войти в положение. Метала громы и молнии. Дело не в карьере, кричала она, не в аморальности романа с женой коллеги. Дело было даже не в любви или плотских отношениях. Нет, все куда серьезнее.

— Ты — мой, — заявила Каро. — Мы женаты. Я тебя не отпущу.

Роджер тоже был на взводе. Он связан; ему указали место. Он пошел, можно сказать, куда глаза глядят, он не знал, что делать, как быть дальше.

Насколько я понял, Роджер с Каро ничего не решили. Точнее, каждый из них решил нечто для себя, и решения эти прямо противоположны. Каро объявила ультиматум: сразу после кризиса — не важно, победой Роджера или поражением он закончится — Роджер должен сделать выбор. Времени ему дается две-три недели, много — месяц; дольше она терпеть не станет. Тогда пусть сам своей карьерой занимается. Пусть других покровителей ищет. Или «эта женщина», или она, Каро. Кстати, Каро неоднократно повторила, что развода не даст.

— Не представляю, что будет, — сказал Роджер. Поглядел растерянно и с надеждой. Мужчины, у которых на носу главное испытание, так не глядят.

Некоторое время мы пили металлический чай и перебрасывались междометиями. Наконец Роджер сообщил:

— Я ей все рассказал, — (он имел в виду Эллен), — в тот же день, только еще до письма. Обещал позвонить, прежде чем пойду спать. Она ждет.

Неловко поднялся, пошел искать телефон. Скоро вернулся и сказал:

— Она хочет, чтобы я к ней приехал. Сейчас же. С вами, Льюис.

На секунду мне показалось, что последнюю фразу принимать всерьез не стоит.

— Она просит привезти вас, — повторил Роджер. И тут я понял: у Эллен гордости не меньше, если не больше, чем у Каро. Эллен решила, что теперь может проявлять инициативу.

Дождь кончился, до Эбери-стрит мы шли пешком. Давно пробило час ночи. Эллен, кажется, дожидалась нас под дверью и встретила с холодностью, мною подзабытой. Теперь эта холодность всколыхнула и обострила первое впечатление. Эллен провела нас в маленькую гостиную и поцеловала Роджера. Не так, как тогда при мне, а просто в знак приветствия. Ни страсти, ни болезненного желания прижаться, раствориться в возлюбленном больше не было; счастливые любовники, довольно знающие друг друга, предвкушающие привычные, но не приевшиеся радости, целуются не так.

Эллен предложила выпить. Роджер попросил виски, я тоже. Уговаривал Эллен присоединиться. Обычно она не упрямится, в тот вечер отказалась наотрез. Просто Эллен не из тех, кто заглушает душевную боль материальными средствами.

— Это недостойно, — пояснила она.

Роджер пересказал уже известное мне. Эллен слушала нетерпеливо, напряженно, сцеживала новую информацию. Таковой было не много, ведь полчаса назад имел место телефонный звонок. Роджер повторил, что жена «будет на его стороне до конца кризиса»; Эллен бросила с презрением:

— А что ей остается?

Она сидела за столиком напротив Роджера; Роджер был жалок и зол. Эллен коротко, звонко рассмеялась, и я вспомнил мать: когда ее ожидания не оправдывались или притворство бывало разоблачено, она пыталась отрицать действительность вот такими же смешками.

— Я имела в виду — ты победишь. Тут она бессильна напортить!

Роджер молчал. На секунду он показался мне безнадежно усталым, измочаленным, опустошенным. Верно, ему теперь только одного хочется: чтобы его оставили в покое, закрыли за собой дверь и погасили свет. Тогда он уткнется в подушку и будет спать, спать, спать.

Впрочем, Эллен почти сразу взяла свои слова обратно:

— Прости, я не имею права так говорить!

— А я не имею права тебя сдерживать.

— Это несправедливо.

Она разумела, несправедливо по отношению к Роджеру, а не к Каро, а все же ее чувства к Каро были не столь просты. Все трое: Роджер, Эллен, Каро — натуры страстные. Самопожертвование маленькой Эллен — отличный тигель для ярости; ярость долго не имела выхода и теперь, пожалуй, превышает градусом ярость Каро — обманутой жены, но в остальном женщины отнюдь не ущемленной. Если бы Эллен и Каро сошлись нынче ночью, в очередной раз подумал я, их противостояние могло бы любую черту пересечь.

Эллен откинулась в кресле.

— Это меня и пугало.

— По-твоему, я не знал? — отозвался Роджер.

Повисла растянутая пауза. Наконец Эллен обернулась ко мне и твердо сказала:

— Я с ним расстаюсь.

— Поздно, — бросил Роджер.

— Почему поздно? — Эллен смотрела ему в лицо. — Ты ведь веришь мне, правда? Хоть на это я могу рассчитывать?

— Верю.

— Так вот, я не рисуюсь.

— Поздно. Было время, когда я мог это принять. Теперь — не могу.

Я положительно чувствовал себя как у замочной скважины. Оба упивались. Роджер — беспощадностью отношений, не разбавленных ни совместными детьми, ни общими приятелями, ни рутиной, отвлекающей мысли, спасающей от помешательства; Эллен — одиночеством, неутолимостью своего влечения и своим кодексом чести. Особенно кодексом чести.

Они снова посмотрели друг другу в глаза — и взаимно не выдержали взгляда. Между ними теперь не было ни любви, ни страсти, ни даже привязанности — только тяжкий опыт.

А потом Эллен сказала отрывисто и деловито, будто с любовью разобрались раз и навсегда:

— Тебе надо на утро четверга все продумать.

Эллен имела в виду заседание кабинета, на котором — хотя, пожалуй, только вскользь — упомянут о скорых прениях. Раньше Эллен завидовала Каро, как Каро разбирается в политической жизни, теперь она тоже научилась разбираться. Кому Роджер может доверять? Нельзя ли «прощупать» коллег перед заседанием? О чем шепчутся у нас в Уайтхолле? Кому все-таки можно доверять? И самое главное: кому нельзя?