Читать книгу - "Клуб ракалий - Джонатан Коу"

Шли месяцы, Сисили занемогла. Летом 1978-го, перед самым началом экзаменов, она слегла с ангиной. Друзья ее говорили, что Сисили перетрудилась, что у нее вызванный запутанной эмоциональной жизнью нервный срыв, что им следовало заметить его приближение. Недруги же уверяли, что она неисправимая позерка, а болезнь ее имеет происхождение психосоматическое. Какой бы ни была правда, Сисили на три недели уложили в постель, а после отправили восстанавливать силы в Уэльс, где жил ее дядя. Экзамены она пропустила. На следующий год ей предстояло вернуться в школу и снова начать готовиться к ним.

В самый последний день терма, 20 июля 1978-го, Эмили, отыскав Бенжамена, освобождавшего в раздевалке свой шкафчик, протянула ему на подпись открытку. Открытка предназначалась для Сисили и содержала пожелания скорейшего выздоровления, на ней уже стояло около тридцати росчерков. Бенжамен взглянул на конверт с надписанным на нем адресом, и первым, что он сказал, было:

— Так мы же каждый год ездим туда отдыхать всей семьей.

— Правда? Ну вот и дядя ее там живет. Дом, именовавшийся «Плас-Кадлан», стоял в деревне под названием Рив, через которую Бенжамен и его семья множество раз проезжали по пути в Абердарон и к острову Бардси. Поле, на котором они ставили свой жилой прицеп, находилось всего в пяти милях оттуда. Бенжамену трудно было поверить, что и Сисили может быть как-то связана вот с этими местами, которые он почитал священными, — не только потому, что история тамошних религиозных поселений вела отсчет от пятого или шестого столетия, но и потому, что места эти хранили некоторые из самых дорогих ему воспоминаний детства. Пол, Лоис и родители Бенжамена собирались недели примерно через две снова уехать туда. Бенжамен решил на сей раз остаться дома, пожить с бабушкой и дедушкой, у которого только что обнаружили рак простаты и который чувствовал себя — для дальней дороги — слишком плохо. Впрочем, если там будет Сисили…

— Сколько времени она проживет у дядюшки? — спросил он.

Этого Эмили не знала. Возможно, Сисили останется в Уэльсе на все лето, возможно, возвратится в Бирмингем уже на следующей неделе. Все зависит от ее здоровья.

Эти сведения добавили странности дню, который и без того был бесконечно странным. После того как завершились — две недели назад — экзамены, в школе воцарилась нереальная, карнавальная атмосфера. Уроков больше не было. Тридцать с чем-то мальчиков — всем им, как и Бенжамену, предстояло вернуться сюда на осенний терм для подготовки к поступлению в Оксфорд и Кембридж — проводили неофициальные собрания, называемые «Синдикатами», обсуждая на них списки тех книг, которые стоило бы прочесть за лето. Еще продолжались в школе и соревнования по разным видам спорта. В остальном же побудительных причин для посещения ее ни у кого из выпускников старшего шестого не было — большинство сюда и не заглядывало. Бенжамен чуть не целыми днями слонялся по дому, слушал пластинки, иногда наведывался в Бирмингем за новыми, время от времени выводил Дженнифер в какой-нибудь паб, твердя себе, что надо бы придумать, как порвать с ней, пока она сама этого не сделала. В качестве капитана школьной сборной по теннису (попасть в сборную по крикету ему и надеяться было нечего) он сумел провести свою команду от одного бесславного поражения к другому — всего их набралось девять, и каждый матч заканчивался с одинаковым счетом: 6:0, 6:0, 6:0. И вот теперь, в самый последний из школьных дней, все, кого он знал, бродили по коридорам, расписываясь в выпускных альбомах друг друга, принося обеты вечной дружбы или, столь же часто (и с куда большим чувством), в недвусмысленных выражениях объясняя давним врагам, какое счастье порождает в них одна только мысль о том, что этих рож никогда не увидят. От всего этого кругом шла голова.

После полудня по школе разнесся слух, будто в клубе «Карлтон» происходит нечто вроде вечеринки. Бенжамен отправился посмотреть, что там творится, и обнаружил, что клуб оккупирован теми, кто в нем никогда не состоял. За центральным столом шла нескончаемая игра в «очко», воздух загустел от сигаретного дыма. В роли банкомета подвизался, и с немалой для себя выгодой, Калпеппер. Хохот его и торжествующие выкрики различались уже в середине ведшего к клубу коридора. Тем временем кто-то стырил на кухне целый ящик «портвейна Основателя», и большая часть его была уже потреблена. Мальчик по фамилии Фут стравил в наружный дворик, украсив длинной полоской желтоватой рвоты находившееся прямо под клубом директорское окно. Фута из школы изгнали. Похоже, изгнание ученика в последний его школьный день было делом вполне заурядным. Для настоящего наказания ему недоставало остроты.

Только один человек не принимал участия во всеобщем разгуле. Он сидел в кожаном кресле, пил и пил портвейн, и с каждым выпитым им стаканом гримаса уныния, застывшая на его лице, постепенно сменялась выражением гнева и открытой враждебности. То был Стив Ричардс.

В последние несколько недель Стив вел себя очень странно. Он сознавал, что завалил экзамен по физике, важнейшую письменную работу, и завалил так основательно, что это выбило его из колеи, потому все остальные работы он написал гораздо хуже, чем мог бы. На прошлой неделе, в Актовый день, он отвел Бенжамена в сторонку и излил ему душу. Ту работу, сказал Стив, он провалил не по своей вине. Он просто заснул на экзамене.

— Заснул? — переспросил Бенжамен.

— Должно быть. Понимаешь, я посмотрел на часы, было 2.15, посмотрел снова — уже 3.50, а я так и не написал ни единого слова, Бен. Ни единого.

Это выглядело какой-то бессмыслицей. Бенжамен спросил:

— Ты очень устал в тот день?

— Конечно, нет. Господи, да я был в отличной форме. Я готовился к этой работе несколько недель.

— Есть такая болезнь, при которой человек то и дело засыпает, — задумчиво произнес Бенжамен. Он как раз читал «Третьего полицейского», в котором Флэнн О'Брайен (один из его новых любимцев) извлекал разного рода комические эффекты из нарколептических эпизодов, переживаемых главным персонажем романа, сумасшедшим ученым по имени Де Селби. — Может, тебе стоит показаться врачу.

— Да не болен я ничем, — настаивал Стив. — Со мной в тот день что-то сделали.

— Сделали?

— Да, одурманили мой мозг.

Через пару минут Бенжамен отыскал какой-то повод, чтобы прервать их разговор. Ему начинало казаться, что Стив, подобно Сисили, перетрудился и больше уже не способен владеть собой. Однако Стив от своих обвинений не отказался. Он то и дело заговаривал на эту тему с другими друзьями, теперь связывая обвинения с Калпеппером и намекая, что давний его соперник нашел некий извращенный способ отомстить ему за все поражения и горестные неудачи последних двух лет. Слушать его никто особой охоты не испытывал. К тому же все полагали, что в преддверии экзаменов Стив и Калпеппер предали свои разногласия забвению. Случилось так, что они и заявления-то подали в один и тот же кембриджский колледж, и это, казалось, заставило обоих смириться с тем, что им и в дальнейшем предстоит идти по жизни бок о бок. Мало того, именно Калпепперу выпал случай отыскать наконец, роясь в ящике, в котором мистер Наттолл хранил найденные в школе бесхозные вещи, знаменитую медаль святого Кристофера, и он лично вернул ее Стиву. При этом соперники обменялись рукопожатиями. И потому никто не понимал, чего добивается Стив, роняя намеки столь зловещие. Никто не воспринимал их всерьез.