Читать книгу - "Русская комедия - Владислав Князев"

Оказывается, и вправду — специально. Только не сию минуту, а лет пять назад. И не для мастеров искусства, а для бывшего колдыбанского прокурора Поганочкина. Он тогда задумал украсить свою ведомственную дачу в стиле сочинской Поляны сказок. Чтобы везде, куда ни пойди, и даже у туалета гостей встречали бы лешие, домовые и всякие другие идолы и истуканы, сделанные из хорошего дерева. По просьбе Поганочкина директор леспромхоза, которому в то время как раз светила за приписки скамья подсудимых, и порубил эти дубы. Причем именно столетние: старался. Но только их, уже в виде заготовок, доставили на дачу прокурора, как тому тоже засветило и тоже благодаря припискам, но не скамья подсудимых, а вышестоящее кресло в областном центре. После отъезда Поганочкина из Колдыбана некоторые граждане осмелели и стали ему вдогонку «телеги» с компроматом катать. Тогда его преемник перестраховался и вывез все дубовые чурбаны, а-ля сочинские сказки, подальше от глаз проверяющих общественных комиссий. Сюда, на волжский берег. Дескать, они всегда тут валялись. И вот какая интересная деталь: несколько лет никто это добро не трогает. Даже отвязный и отмороженный Колдыбанский рэкетир по кличке Свинопас, он же Хряк, откровенно признается: «Боюсь. Все прокурорское — от лукавого».

Не успели мы как следует полюбоваться видом дубов, порубленных на домовых, леших, вурдалаков и прочую нечисть, как услышали ликующий возглас Безмочалкина:

— Статуя! Смотрите: готовая статуя!

Он указывал на предмет, который в отличие от других заготовок под нечисть не валялся под ногами, а стоял перед носом.

— Да ты чё! — удивился Геракл. — Я и то вижу, что это чурбан. Самая обыкновенная коряга.

Роден-банщик высокомерно надулся:

— Если рассуждать по-московски, то перед нами действительно просто неотесанный предмет. Но если взглянуть на предмет по-колдыбански, то он имеет очертания человека. Разумеется, не обычного — в смокинге, галстуке и модных штиблетах. Или наоборот — обнаженного: с бицепсами, трицепсами, брюшным прессом. Речь идет, конечно, о легендарном субъекте. То есть бесформенном. В смысле — в плащ-палатке. Взгляните: вот с этой стороны бревно ровное. Это, очевидно, спина героя. А вот здесь бревно как бы надуто. Это, безусловно, живот. Рук, ног не видно. Они, как и положено, скрыты под плащ-палаткой. Венчает чурбан что-то наподобие головы. С лицевой части торчит мощный сучок. Это нос. Больше никаких особых примет. Они как бы скрыты капюшоном. Высота бревна соответствует росту Луки Самарыча. Чего еще не хватает до полного сходства? Ах да, бревно стоит не лицом к Волге-матушке, а задом. Ну, это легко поправимо.

— Просим, — обратились мы к Гераклу, предоставляя ему невиданную честь поработать подъемным краном на благо высокого искусства.

Полубог обхватил чурбан, поднатужился, оттащил в самый центр видовой площадки и с размаху вбил в землю. Теперь чурбан как бы озирал волжские дали и как бы застыл перед лицом грозных опасностей и коварных недругов.

Возбудившийся Геракл воскликнул:

— И правда, похож! Вылитый Самарыч!

— Без пяти минут, — согласились мы. — Статуя что надо. Шедевр!

Прототип деревянного Самарыча молчал, но видно было, что его собственный образ, такой загадочный, такой величественный, такой монументальный, явно пришелся ему по душе.

— Ну, чего стоишь? — затормошил Геракл Безмочалкина. — Валяй ваяй, делай, что надо. Пусть чурбан оживет. Сию же минуту. Прямо кишки ноют от любопытства, чего он утворит. Вдруг он к сеструхе Афине посватается? Или Артемиду соблазнит! Вот будет смеху!

— Фи! — капризно остановил его наш ваятель. — Вам бы только погоготать. Я же как автор будущего шедевра преисполнен чувством огромной ответственности. Нельзя, чтобы статуя ожила непредсказуемо, стихийно и избрала бы вид деятельности случайно. Толпы туристов будут вечно устремляться к этому легендарному месту. Следовательно, надо сначала изучить запросы и пожелания широких гостевых масс. Здесь нам могут открыться самые неожиданные истины.

Логично. Значит, пора к источнику истины! Мы уже повернулись в сторону родимого «Утеса»…

— Атас! — ошарашил нас знакомый голосок. — Вижу гостевые массы!

Вот палач! Хоть бы раз не увидел! Впрочем, не увидеть было невозможно. Массы были совсем не серые, как иногда, например, на Красной площади в Москве, а наоборот, такие яркие, что слепило глаза.

На видовую площадку поднималась женская стрелковая рота. Кое-кто может нас поправить: женская экскурсионная группа с теплохода «Маршал Жуков». Оно вроде действительно так, но точнее все же будет «стрелковая рота». Потому что «маршалочки» неутомимо стреляли глазками. Разумеется, по живым мишеням. И не просто так, холостыми зарядами. А с целью сразить наповал. Оно и понятно: не для того же брали отпуск и дорогие билеты на круиз, чтобы слушать передового местного экскурсовода Показушникова.

Мы поспешно ретировались в сень деревьев. Для безопасности. И для того, чтобы из засады полюбоваться на хорошеньких путешественниц. Между тем передовой местный экскурсовод Показушников вещал советским, то бишь гомеровским, гекзаметром:

— Вы находитесь на легендарном волжском берегу…

— О-о-о! — обрадовалась хором стрелковая женская рота в предвкушении чего-то необычного.

А одна «маршалочка» решила выступить еще и сольно. Причем пошла дальше дипломатичного «о-о-о».

— О-о-ох! — выразительно пропела она. — Не зря меня сегодня во сне Бельмондо звал на лодочке кататься.

Хм. А мыслит-то наша гостья с поворотом.

Как выяснилось впоследствии, эта молодая солистка по имени Дуся была из Челябинска. Или из Орска. А может, из Перми. Ну, в общем — с Уральского хребта. Ее стройную фигуру облегало легкое, короткое, почти прозрачное платье с глубоким, как уральские озера, вырезом на груди. Обладала уралочка и другими достоинствами, которым Виктор Гюго посвятил бы две главы. Современный язык более выразителен, и мы сможем воспеть прекрасную гостью в двух словах. С первого взгляда было видно, что это — веселая разведеночка. Для Виктора Гюго на всякий случай поясним: женщина, расторгнувшая брак и не испытывающая по этому поводу никакого сожаления.

Между тем Показушников вдохновенно рассказывал про знаменитые выбросы в атмосферу орденоносного колдыбанского резинокомплекса, которые превышают предельно допустимую концентрацию в тридцать, сорок, а иногда и в сто раз. Про гордость всего Среднего Поволжья — сажевый гигант, продукция которого считается самой черной в мире.

— Экскурсия окончена, — объявил наконец певец особых колдыбанских достопримечательностей. — Какие будут вопросы?

— Ну-у-у? — требовательно вопросили «маршалочки» хором.

— Где же знаменитые волжские атаманы, про которых вы рассказывали? — конкретизировала вопрос солистка Дуся. — Не с Бельмондо же нам на лодке кататься!

Хм. А логика-то колдыбанская. Что значит не москвички, а свои родные провинциалочки. С такими мыслителями, хоть и в юбках, можно, пожалуй, поделиться нашими дерзкими замыслами. На предмет, сами понимаете, высокого искусства.