Читать книгу - "Енисей, отпусти! - Михаил Тарковский"

За что я люблю свою собаку.

Мою собаку зовут Пират. Он хоть и воровитый, по словам некоторых допотопных, не будем показывать пальцем, но зато помощник, каких поискать. Зимой я запрягаю его в нарточку и вожу на нем воду и дрова. Пират хороший охотник. Однажды я пошел в тайгу с ружьем моего деда. Иду, погода хмурая. Дует ветер. Туча аж за землю задеет своими лохмотьями. Навстречу попался след соболя. Пират никогда не искал соболя и сначала погнал пятку. Но потом, молодец, вернулся и взял след. Вскоре я услышал его лай, слышный плохо из-за ветра. Я шел по горельнику долго и думал, лишь бы он не замолчал! Он загнал соболя здорового кота на кедрину. Я выстрелил и попал в соболя, но он застрял в развилке. Топора у меня не было. Я бросил под кедру рукавицы, крикнул Пирату: «Жди сиди!» и побежал домой за топором. По дороге руки заколели, как колотушки, и я грел их за пазухой. Когда вернулся, Пират сидел на месте и повизгивал на кедру. Наступили сумерки. Я срубил кедру и Пират бросился к соболю. Надо было, чтоб он его потрепал хоть и стылого – иначе не затравится. Это был ево первый соболь. Пирата своего я ни на кого не променяю. Я на всю жизнь запомнил этот день. И с тех пор не хожу в тайгу без топора.

Сережа поднял глаза, и по ним все было понятно:

– Молодец… А что такое «пятку погнал»?

– Ну вот соболь, – начал объяснять Коля, показывая обеими руками, – вот он туда бежит, а Пират туда побежал, а не туда…

– А… ну в смысле в другую сторону.

– Ну, в другую сторону, ну куда духан соболевый слабже… Это в пяту́ значит. Ну, говорят так.

– Хм… – задумчиво усмехнулся Сережа, – хорошее слово. Я тоже иногда пятку гоню. – А деда как звали?

– Дед Афонча. Афанасий Никифорович.

– А Дед Афонча какой был? Расскажи про него… – попросил Сережа. – Может, фотографию принесешь? Он воевал?

– Конечно!

– У нас тема будет ко Дню Победы. Конкурс сочинений. Сможешь написать?

– Ну че, можно.

– Дед много рассказывал?

– Ну рассказывал.

– Чо-нибудь необычное рассказывал?

– Хм… – улыбнулся воспоминанию Коля, и эта восторженная улыбка так и не сходила с лица, пока он говорил, – эта… мужики раз рыбачили весной на Долевых озерах – сети, короче, ставили… И тут вихорь налетел. Дед так и говорил – «вихорь», ага. А один мужик на ветке едет, она рыбы полная, по борта аж сидит, а вихорь прямо на него прет в лоб, короче, копец, утопит щас. И он тогда нож из ножне́й достает и в него ка-а-к кинет – с-с-и-и-и-у! – Коля изобразил, как тот метнул нож. – Тот фюить и убрался под облако. – Коля показал рукой, как он подобрался. – А после этот мужик зимой в зимовье́… ну на охоте… сидит, соболя обдирает, слышит – пришел кто-то, скрипит, юксы снимает. Выходит. Двое мужиков стоят. В куржаке все, аж сседа́. У одного глаз завязан. «Вы че, мужики?» Ну этот, и у которого глаз, нож протягиват: «На вот нож твой». А тот стоит, как язык проглотил. Те мужики обули лыжи, пошли – и тут как заморочает, шквал такой ка-ак даст, и снежина как закрутит, загудит, и дед говорит – подхватило их, и все, забрало с концами… А утром мужик вышел, солнышко светит – и ни следушка.

– А собаки что? Или он без собак был? – подотошничал Сережа.

– Дак в том и дело, что собаки вопшэ ни гугу, ни носом, ни ухом, как сидели в кутухах, так и сидят. Токо посапывают. Хоть бы пошевелились, тварюги!

– Ну вот. А я тебе двойку поставил… – сказал Сережа. – Ты, когда будешь сочинения писать, ты пиши, как ты говоришь, не выдумывай ничего, чтобы там красивей, как в книжке, у тебя и так выходит все. Ты потому что живешь… взрослее, чем пишешь.