Читать книгу - "Иерусалим - Денис Соболев"

— Так что же с Рабином? — спросил я с некоторым нетерпением.

— Это же очевидно, — сказал он, посмотрев на нас с торжеством. — Он поставил под сомнение право евреев на Эрец-Исраэль, записанное в Тексте, попытался переписать Текст, который нельзя переписать, и был из этого текста, стерт. Из той главы, которая посвящена миру.

— О нет, — сказал Марголин в отчаянии.

— Именно так, — с торжеством ответил ему Феликс, — и здесь уж ничего не поделаешь.

— Но ведь вы написали нам, что название операции «Лонгинес» вы уже слышали, — сказал я.

— Конечно, слышал, — ответил он, — кто же его не слышал.

— А от кого?

— Ну если вас интересуют такие детали, — сказал он с некоторым изумлением, — то я, конечно же, дам вам адреса.

Он порылся в записной книжке и дал нам имена двух человек, интересовавшихся смертью Рабина, от которых он и слышал про операцию «Лонгинес». Один из них жил в Кфар-Тапуах[170], другой был инженером из Мицпе-Рамона[171].

Кфар-Тапуах был, несомненно, ближе; к тому же телефон в Мицпе-Рамоне не отвечал с убедительным постоянством. На центральной автобусной станции мы сели в бронированный автобус, проехавший через блокпосты и медленно заскользивший сквозь поток машин с зелеными номерами арабских территорий; чуть позже роскошные дома христианской Рамаллы и красные крыши поселений уступили место серебристым, серым, охристым холмам Самарии, тощим овцам, лоточникам на дорогах, черным фигурам пастухов. Пестрые бесформенные белесые пятна дальних деревень почти сливались с плавными изгибами холмов. А потом мы сидели на высокой террасе белого каменного дома; предзакатное солнце окатило нас своим теплым оранжевым светом, в саду кричали дети, где-то в долине были слышны звуки перестрелки. Хозяин дома, с окладистой бородой, в большой белой кипе с тонким вышитым узором, рассказывал нам о новом поселении недалеко от Шхема, в недавнем основании которого он участвовал; в этом поселении пока еще никто не жил, но туда обещали перебраться два ешиботника и одна молодая семья из Нетивота.

— Рабина убил Перес[172], — сказал он, — это все знают.

— Понятно, — сказал я, — а доказательства?

— А доказательств вы у нас не найдете, у нас единственное поселение, где на Шабак никто не работает; у нас провокаторов нет.

Я заметил, что солнце начало медленно сползать к горизонту.

— Это провокация против поселенцев и всего национального лагеря, и ниточки тут тянутся из Вашингтона, — добавил он чуть погодя, — они хотят нашей кровью заплатить за арабскую нефть.

— Но ведь вы сказали нам по телефону, что знаете детали операции «Лонгинес», — сказал Марголин.

— Конечно, знаю, — ответил он с явной антипатией, — я же вам только что все объяснил. Или вам нужны оперативные детали?

Мы сказали, что да, именно они нам и нужны; но он пренебрежительно ответил, что его-то они не интересуют.

— А от кого вы слышали это название? — спросил я. — От кого-нибудь из поселения?

— Я же сказал, что нет, — взорвался он; но потом все же согласился дать нам адрес. — Хотя вы и ломитесь в открытую дверь, — добавил он, — это было буквально неделю назад, так что вы сможете его обо всем расспросить.

И он дал нам адрес Феликса.

— Но ведь это тот человек, по чьей рекомендации мы к вам приехали, — сказал Марголин изумленно. — Вы же подробно выяснили, от кого мы.

— Если вы уже говорили с Феликсом, — сказал он с явным раздражением, — так что же вы от меня хотите? Феликс же знает все детали.

Мы собрались уходить.

— Да, кстати, — напыщенно добавил он, поглядев на нас с холодным, отстраненным прищуром, — это же понятно из самого названия любому нормальному человеку. Они же использовали упоминание величайшей римской провокации против еврейского народа, дабы снова, еще на два кровавых тысячелетия запятнать еврейскую религию. Это же их черный гойский юмор вроде «работа освобождает» — да еще и с помощью их власти, захватившей страну. Но на этот раз двух тысячелетий у них нет. Мессия уже близок, и они еще будут плавать в собственной крови.

— Тут, конечно, красиво, — сказал Марголин, выходя из ворот поселения, но ехать нужно было в Мицпе-Рамон.

5

Марголинская «Субару» к тому времени уже сломалась окончательно, денег на дорогу у нас практически не было, и мы решили ехать в Мицпе-Рамон автостопом.

— А ты уверен, что нам туда надо? — спросил я, но Марголин был непреклонен.

Мы поставили будильник на десять утра, покурили травы на дорожку, купили хлеб и гусиный паштет и уже в двенадцать были на трассе. Было жарко и пыльно; довольно быстро нам надоело стоять на солнце, и мы уселись с бутылкой воды в тени бетонного навеса и стали ждать, пока кому-нибудь из солдат или ешиботников[173], ловивших попутки вместе с нами, не удастся что-нибудь остановить. Пару раз мы подходили к машинам, но одна из них ехала на север, а в другой раз водитель ответил, что готов везти только солдат; наконец нам все же удалось поймать попутку до Реховота. Ее водитель высадил нас на пустом перекрестке и сказал, что здесь проезжает большая часть машин из Хайфы и Тель-Авива на юг. Впрочем, ни свинорылые джипы, ни тель-авивские чиновничьи «Хонды» не торопились нас подбирать; к тому же здесь было гораздо жарче, чем в Иерусалиме, и совсем не было тени. Мы сели в пыль прямо на обочине, распечатали паштет и стали громко ругаться.

После нескольких часов ожидания, когда мы совсем уже было потеряли надежду, нам удалось остановить старый «Форд»; из-за его руля высунулась блестящая коричневатая лысина над круглым обветренным лицом. Вместе с лысиной мы миновали прекрасные зеленые равнины с черными тенями, красными черепичными крышами и дальними силуэтами гор. Владелец «Форда» отвез нас в Кирьят-Малахи, на чьих пыльных улицах пахло острой восточной едой, раскачивалось вывешенное над проезжей частью нижнее белье и играли крикливые дети. Рассказывая про овощной магазин, который у него когда-то был, он забыл высадить нас на трассе и потом долго возвращался по одинаковым пыльным улицам. На выезде из города нас подобрал бедуин на огромном белом грузовике; мы уселись в широкую кабину с высокими жесткими сиденьями, толстым слоем пыли и промасленными тряпками; поговорили про то, что полиция год от года все больше наглеет, а трава все дорожает, и он пообещал довезти нас до Беер-Шевы[174]. В кабине было жарко, сквозь открытые окна били потоки раскаленного майского воздуха, и мы задремали. Когда я проснулся, слева на горизонте со стороны Иудеи еще маячили горы; позвякивая, наш грузовик ехал на ста двадцати, иногда обгоняя даже легковушки, а водитель пел себе под нос грустную арабскую песню с частыми завываниями.