Читать книгу - "Как кошка с собакой - Евгения Пастернак"

— Ну ты даешь, — выдохнула она, — мы всего неделю знакомы, а ты уже готов…

— Ты такая красивая, — перебил ее Алеша, — я тебя, наверное, недостоин.

И нежно погладил девушку по голове.

Оля немного растерялась, но главное поняла правильно: если Алеше позволить еще чуть-чуть распустить руки, то он никуда не денется — женится как миленький. Еще и умолять будет.

С Максом было сложнее. Во-первых, его практически невозможно было застать одного — тетки вились вокруг толпами. Во-вторых, на банальные приемы рассчитывать было нельзя — эти самые приемы на нем ежедневно оттачивались десятками. В-третьих, теперь приходилось действовать аккуратно, чтобы Алеша ничего не заподозрил. А то еще расстроится и, пока она будет заниматься Максом, переключится на того, кого он больше достоин. Мало ли что ему в голову стукнет?

На спонтанных весельях в комнатах Оля включала все свое обаяние, она из кожи вон лезла, чтобы показать — вот я, а вот все остальные девчонки. Если выделиться не получалось, просто уходила. В это время гуляла с Алешей или сидела рядом с ним, пока он читал очередную умную книжку.

Все решилось неожиданно. Поздним вечером Оля шла по улице и увидела впереди развеселую процессию. Впереди — Макс с гитарой, за ним паровозиком — все девчонки курса и парочка прилепившихся парней. Макс пел «Чутаногу-чучу», все послушно крутили руками, пыхтели и изображали вагончики. В Олю тут же вселился чертик, она подскочила к Максу, обняла его за плечи, нежно оттеснив плечом какую-то девушку, стоявшую за ним, и прошептала:

— А теперь давай летку-еньку!

Дальнейшее вошло в историю «морковки» как «Ох!», «Ничего себе!» и «Ну Оля с Максом и дали джазу!».

Макс играл, Оля придумывала движения, Макс менял музыку, Оля на ходу перестраивалась. Паровозик сзади уже не пытался что-то за ними повторять, а валялся от хохота. Оба были в ударе, переходящем в угар. Оля несколько лет занималась танцами и знала, что красиво двигается, плюс легкий хмель, все это умноженное на желание понравиться.

Через пятнадцать минут Макс уже не отводил от нее глаз, через полчаса Оля поняла, что «клиент готов», и быстренько отскочила за угол дома «отдышаться». Минут через пять там появился и Макс.

— Ты же хотела, чтобы я пришел?

Оля мгновенно поняла, что сказать «нет» — значит быть как все, поэтому сказала:

— Да.

И пока Макс не опомнился, добавила:

— Поцелуй меня, пожалуйста…

Из-за угла пара вышла только через час. С истерзанными губами, затуманенной головой Оля очень плохо соображала. Но одно поняла точно: Макса динамить не получится, чтобы заполучить его в мужья, с ним придется спать. И от этого ей стало страшновато.

С Алешей вопрос решился просто. Оля сама попросила Макса не афишировать их отношения.

— Я не хочу, чтоб тут все считали, что я — твоя девушка. Я хочу свободы. Так что не трепись.

Они встречались тайно, что только разжигало страсть. А дойти до чего-то более-менее серьезного просто не позволяли условия. На улице было холодно, в комнатах постоянно толклась толпа народа.

Но один раз все ушли на поле, Макс остался — он вызвался починить что-то на кухне, там ни то чайник распаялся, ни то у кастрюли ручка отвалилась… Бред немыслимый, но говорил он убедительно, его отпустили. Оля была немного нездорова и тоже не пошла на работу.

Макс пришел к ней в комнату, запер дверь изнутри, и со щелчком щеколды у Оли все оборвалось внутри. Она поняла, что теперь ей не отвертеться.

И как она себя ни настраивала и ни подготавливала — страх взял свое. Буквально в последний момент она отпрянула от него, расплакалась:

— Прости, я не могу, просто не могу. Извини, давай не будем больше встречаться…

Макс оторопело пялился на нее, плохо соображая, что случилось.

Оля, понимая, что уже все равно все испортила, заплакала еще горше.

— Макс… Ты… ты… это был бы первый раз… Зря я это все затеяла…

И уже совсем по-бабьи заскулила:

— Я люблю тебя… И хочу… Но… Но…

Слезы ее просто душили.

Отрыдавшись, Оля заметила, что Макс не ушел, а сидит на соседней кровати и сосредоточенно на нее смотрит, криво усмехаясь.

— Хорошо, что ты «до того как» сказала, а не «после». Это мне еще крупно повезло. Ладно, отложим до возвращения в город.

И Оля поняла, что не все еще потеряно. Она направилась на кухню, стырила там чищеную морковку и торжественно ее сгрызла.

С этого дня игры с Максом закончились. Все стало как-то вдруг… серьезно. Он даже целовать стал по-другому — нежно и аккуратно. От этого голова Оленьки шла кругом по еще большему диаметру. Однако афишировать свои серьезные отношения они так и не стали.

Только Алеша что-то пронюхал. Он вообще был очень умный, этот Алеша. Однажды, когда Оленька застала его за очередной книжкой, он снял очки, вытер их о майку и спросил:

— У тебя с Ширяевским роман… или просто секс?

Слово «секс» в Алешиных устах прозвучало похабнейшим ругательством. Оленька растерялась и вдруг принялась оправдываться.

— Что за глупости? Этот Макс… этот бабник… да зачем он мне?!

Алеша надел очки и посмотрел в ее лицо большими серыми глазами.

— Странно, — сказала Оля, — у тебя глаза в очках… просто огромные.

— У меня дальнозоркость. Врожденная. В очках для дальнозорких ставят собирающие линзы. Геометрическая оптика, девятый класс.

Алеша замолчал, и Оленька вдруг поняла, что ей срочно нужно все рассказать кому-нибудь. А хоть бы и Алеше.

И она рассказала. Не все, конечно. Некоторые подробности не решилась. Квашин держался стойко. Только во время рассказа о неудавшемся интиме очки у него стали отчего-то потеть, Алеше пришлось их несколько раз протирать.

Когда Оленька договорила, он погладил ее по руке и сказал:

— Бедная. Ты имей в виду: я тебя все равно буду любить. Для меня это неважно. Просто он тебе голову задурил. Он всем дурит.

Из Алешиной комнаты Оленька выбралась в состоянии странном. В компоте чувств больше всего было изумления, но и облегчение чувствовалось небывалое. В коридоре встретилась Ирка. Увидев очумелую физиономию Оленьки, она спросила:

— Ты чего? Ты заболела?

— Нет, — медленно ответила Оля. — Просто я совершенно не знаю мужчин.

Двое суток она обдумывала сложившуюся ситуацию. Дожди временно прекратились, и можно было думать прямо на поле, что бодрило и стимулировало мозговую деятельность. В конце концов Оленька решила, что все сложилось как нельзя лучше, хотя и непонятно до невозможности.

Так оно и продолжалось до конца «морковки»: Оля втихаря бегала целоваться с Максом, а потом беседовала о жизни с Алешей. Она щадила его, не рассказывала о той жаркой волне, которая протекала по всему телу от Максовых рук и губ (да и слов не хватило бы рассказать). Зато они много говорили о любви, о том, что важнее — страсть или взаимное уважение… короче, о всякой умной ерунде.