Читать книгу - "Последний мужчина - Михаил Сергеев"

— Ну, даёшь! Из огня, да в полымя! А ковровые бомбардировки Афганистана вашими?

— А мы никого и не учим.

— Увиливаешь! — раздражения собеседник не скрывал. — И всё-таки, как практически? Постигать-то законы?

— Не тот случай — увиливать. Остаться честным, не солгать в очередной раз, делая жизнь людей лучше, невозможно, пока не уравняешь себя с ними. Во всём. А это очень просто: отказаться от всего, чего у других нет. В том числе от достатка. В миллион раз тяжелее богатому стать равным, чем бедному разбогатеть. Тоже не мои слова, как понимаете. Но не они делают книгу хуже. А моя неспособность следовать. Это вам не пойти воевать за свободу других. Не командовать страной или компанией. Отказаться хотя бы от публичности — невероятный подвиг. Шаг к распятию. Себя, а не Христа! Но что-то героев таких я не припомню… И если каждый уравняет себя с другими, тогда и наступит равенство. И никак по-другому! Вот и первая цель, ради которой «доброжелающие», «добронесущие» оправдывают убийства и права на людей! Несуны хреновы! — Сергей повысил голос. — Но сначала не убийства, а баррикады! А перед этим передачи: «Верните наши права!». Запомните! У человека нет прав. Есть только обязанности! Только обязанности. И обязанности к одному себе. «Сделать жизнь людей лучше!» — он зло усмехнулся, — с этим и крутитесь около нас, чтобы запутать. И ведь успешно. Удаётся! Порыв обратить в изуверство!

— Но, но! Осторожнее! Так разговора не получится! — сидящий осклабился.

Сергей безразлично пожал плечами и негромко произнёс:

— История знает тысячи личностей, мечтавших осчастливить других… и ни одной удачной попытки. Это не то, ради чего следует жить. Ради чего можно отдать жизнь. Что прирастает и не исчезнет после смерти. А вовсе не память, не память…

— Жизнь?! Можно отдать? Удивил. Наконец нашлось всё-таки за что! — сарказм, как и желание сменить тему, собеседник не скрывал. — Брели, гребли и набрели! Поменяли взгляды. Прирастает и не исчезает. Остаётся с тобой? В будущей жизни? Я прав?

— Да поменял. Говорил же, легко. Читать больше надо. Впрочем, непосильная задача.

Гость потёр тыльной стороной ладони рот:

— Что-то меня перестала привлекать скрытая сторона проектов.

— И это правильно. — Сергей облегчённо вздохнул. — Повторяю, не дамся.

— А всё-таки, как насчет поиска другой альтернативы? Или альтернативы поиска? Как пожелаешь, — сдаваться он явно не собирался.

Молодой человек сложил ладони вместе, поднёс к губам и, глядя под ноги, тихо ответил:

— Нет, не возможность поиска оставлена нам, а указан путь. Единственный. Поиски же иных дорог, чем заняты тысячи обманутых, никого не привели к желаемому. Подтверждение — пролитая кровь. Здесь вы правы. Кровь, даже одного человека, — на убийцах, какого бы освобождения, пусть даже тысяч людей, они ни желали. И от кого бы. Кровь, даже малая, даже в стычках с полицией, пятнает любые идеи. Уличает любую ложь. Срывает любую маску. Такой результат ради свободы слова, тела, желаний, свободы поведения нужен только одной особи… «Он сделал себя сам и вправе требовать свободы!» — вот лозунг ваших мифов, призывов. Опять «право», а не «обязанность». Иллюзия «продуманной логики учения», как говорите вы. — Сергей устало повернулся к окну. — А падение возможно и в вере, так же как в безверии. Но подняться, выпрямиться снова человек может только в ней! — посмотрев на гостя, твердо сказал он. — И страдания здесь, на земле, вовсе не ад, а результат выбора слепых. Не видящих, не желающих видеть обратную свою сторону. Слабое отражение тех страданий, которые ждут человека, не поменяй он путь. Не курорты и престижное образование, не красивые туфли и дорога к сытости нужны ему и, конечно же, не кровь за справедливость. Обнажённые ноги и тернии приведут нас от терпимости к бессмертию. Ваша логика привлекательнее. Но, к сожалению, не для всех. Нет! К счастью!

Вдруг Сергей, будто догадавшись о чём-то, резко поднял голову:

— Да не вы ли убедили их в необходимости поиска? Поиска путей к свободе, которой не сыскать без веры? Не вы ли навязали миру, что главное — посадить дерево, построить дом и родить сына? И мужчины бьются насмерть, исполняя вашу волю? Повторяя как заклинание страшные слова: «Человек произошел от обезьяны!» Не с вашей ли подсказки сбивают они с толку миллионы, оправдывая совершённые теми ужасы? Чего и оправдывать-то нельзя! И не вы ли автор учебников истории, сеющих ненависть отцов к детям и наоборот? Чьи курсы парапсихологов и сайентологов, экстрасенсов и всяких «роз мира» расплодились по всему миру? Сект, зовущих к исцелению и самосовершенствованию, после которых в лучшем случае люди становятся тенями. В лучшем! А в худшем — объявляют врагами целые народы, не чувствующие сладости ядовитого запаха этих «роз». Не ваши ли победы — однополая любовь, феминистки, драчливые светские девки с подонками в брюках, нагло плюющие в лицо Богу и забывшие трагедию Эдема. Людоеды, по сравнению с которыми злодеи двадцатого века — босоногие карлики, не ведавшие, что творили! Эти знают! — Сергей уже с ненавистью смотрел на незнакомца. — И моих детей вы хотите привести к тому же! Не позволю. Зубами буду грызть вас! Другое дерево посадят они! В себе! Другой дом построят — в душе! Это вы произошли от обезьяны! Вон! Вон отсюда! — заорал он, поднимаясь с кресла. — Вон!

— Ты так и не понял, о чём поведали шагающие в долине, — еле сдерживая злобу, прошипел гость. — Кто была последняя женщина прошлых страниц…

— Понял! Литература! — перебил хозяин.

— Что ж, выбор сделан. — Человек даже не шелохнулся. — Но пока… пока я оставляю тебе перо. Только им ты можешь закончить то, ради чего пришёл в мир. И смотри, у тебя мало времени. Всё, что я дал тебе, имело лишь одну цель — создание книги. — И, выдохнув, добавил: — Ты сам вложил эти слова в уста мои. В первом романе. Так что не обессудь. Напомню, чем заканчивалась та фраза… подумай, устроит ли тебя окончание сегодня? — Его указательный палец упёрся в Сергея:

«Ливень был такой силы, что превратил опустевшие улицы в реки. Пронизывающий ветер заставлял удерживать шляпу двумя руками. Ни одного прохожего на пути, будто гроза застала в городе только его. Мокрая и грязная собака, жалобно скуля от страха, который завладел всеми живыми существами в эти минуты, отчаянно жалась к его ногам. Движимые этим чувством, в каком-то сумасшедшем порыве укрыться и спастись каждый от своего ужаса, они оба, слившись в единое целое, бежали сами не зная куда. Достигнув дома и оставив внизу ошарашенного слугу, который только и понял, что нужно запереть все окна и двери, он, не снимая промокшей одежды, поднялся к себе. У самой постели силы оставили старика». — Силы оставили его! Художника! — повторил сидящий напротив.

— Не ту выдержку цитируете. Лучше про Латынину, оповестившую мир, что для неё свобода дороже социальной справедливости.

— Снова кусаться? Помню, помню твой каверзный вопрос: «На сколько человеческих жизней дороже? На десять? Тысячу? Или на сто тысяч? Где вы остановитесь и скажете: хватит, слишком дорого!

— Вижу, свою-то память лелеете. Отчего?