Читать книгу - "Четвертый тоннель - Игорь Андреев"

— Я хочу тебя обнять, иди сюда, — сказал я, когда между нами оставалось полметра.

Когда мы целовались, я погладил ее спину и засунул ладонь под трусики, на попу. Она сказала что-то типа — я не такая, не такая быстрая, надо очень медленно и вообще. Я стал гладить ее попу медленнее. Мы говорили что-то, не имеющее смысла, я только помню ощущение внутри себя: это был секс, причем он начался давно, еще вчера, когда я сюда случайно приехал. Потом мы вместе вышли из воды и пошли в ее домик, чтобы принять душ пресной водой.

Секс с ней получился такой… странный. Мы не делали секс, а играли. Мои мозги были полностью расслаблены, и мне это нравилось. Мне нравилось и то, что я совершенно не чувствовал потребности в том, чтобы строить из себя какой-то образ, быть интересным и привлекательным. Было достаточно оставаться самим собой. Все так естественно, натурально, как будто иначе и не бывает. Она тоже расслабилась сразу. Громко кричала и кусала подушку.

Несколько дней мы провели вместе. Катались по острову на мотобайке. Часто и внезапно начинался короткий сильный дождь, как обычно здесь в сезон дождей, и тогда мы прятались в каком-нибудь ресторане. Часто делали секс. Она говорила, что любит меня, и приглашала в Берлин.

Она тоже оказалась слегка не от мира сего. Много говорили о випассане, буддизме, личностном росте и прочих вещах, интересных нам обоим. Названий тренингов, которые изменили мою жизнь, она не слышала. Хотя они пришли из Штатов, и распространены в Европе. Еще мы много говорили о своих опытах прошлого.

Как-то вечером, вернувшись из ресторана при статуе Большого Будды, она начала рассказывать о своих родителях. Они много лет провели в разборках, причем она была инструментом для их взаимных уколов, чувствовала себя виноватой, причиной их проблем. В итоге, как теперь она понимает, создала в себе болезнь, чтобы устранить причину родительских несчастий, — лейкемию. Короче, классика. Комплексы, невзначай подаренные родителями. Ее темахит — чувство востребованности и ощущение женственности — ей не хватает обоих. Я подумал, что нечто подобное происходит у большинства людей, но немногие смеют себе в этом признаться — спасибо всеобщему ханжеству. А уж рассказать что-то в этом роде другому человеку…

Она сказала, что раньше никогда не видела русских. Только в дурацких фильмах — там русские пьют водку словно воду и постоянно кого-то убивают. Между тем, ее дедушка воевал на Восточном фронте. После войны шесть лет просидел в Сибири. Вернулся очень молчаливый. Боевые действия на передовой по сравнению с лагерным опытом в сталинской России были для него чем-то вроде беззаботной прогулки. Я сказал, что мой дедушка по отцовской линии тоже воевал. Был командиром партизанского отряда в Белоруссии.

— Представляешь, мой и твой дедушка, теоретически, могли убивать друг друга. А мы сейчас сидим здесь, пьем «бакарди» с лаймом и не воюем.

— Мы с тобой тоже могли бы воевать, — сказала она с улыбкой.

— Я воевать не буду, — ответил я. — Ни с кем-то другим, ни с тобой. Может быть, только немножко кусаться.

Она тут же легонько укусила меня за ухо…

Аня — очень тонкая, чувственная женщина, и у нее весьма своеобразное восприятие мира. Я часто наблюдал за ней и не переставал удивляться, как она всему радуется — морю, лягушкам, тайским детям, джазовой музыке, апельсиновому соку и т. д. Но ее гиперактивность время от времени начинала меня утомлять, и в какой-то момент я подумал, что пора бы провести день порознь.

Потом мы несколько раз капитально ссорились. Сначала я думал, все дело в разнице между нашими картинами мира, усиленной различиями в психологии русского и немки. Однако как-то получалось все разруливать. Во-первых, каждый раз максимально входил в ее позицию. То есть вместо «она же просто дура, простых вещей не понимает, что с ней поделаешь» я выбирал думать: «Она такая, какая есть, это интересно, попробую понять, слиться с ней». Во-вторых, так же максимально в деталях объяснял ей свою точку зрения. Не в смысле убедить, а сообщить, что, вот, я вижу происходящее так. Слушала, ее лицо менялось, и она говорила, мол, спасибо, что делаешь первый шаг, я бы не смогла сама выйти из негатива, первой сказать «айм сорри».

— Я бы никогда не подумала, что ты вот так думаешь, — говорила она изумленным тоном, моргая зелеными глазами. — Мне казалось, что все очевидно. Что ты видишь вещи так же, как я. Хорошо, что объяснил.

И снова все становилось хорошо. На время.

Она говорила, что я сначала был таким, как бы сказать, «не уважающим» ее мнение, решающим все за нее. Это ее возмущало. (Позже я стал присматриваться к ее реакциям и быть более гибким). В то же время, говорила, у нее возникло комфортное чувство защищенности. Можно иногда расслабиться и просто быть женщиной, отпустить контроль, доверить все мне.

— Немецкие мужчины совсем не такие, — говорила она.

— Они хорошие друзья и партнеры, но другие. А теперь я встретила такого приятного дикаря из России. В России мужчины все такие дикари, как ты?

— Конечно, — ответил я. — И ты меня еще не знаешь. У тебя еще не было возможности заметить, что я пью водку как воду и не умею пользоваться вилкой. Вообще я ем руками, у нас в России все так делают.

Она захохотала…

Однако уже на пятый день нашего общения я стал чувствовать, что во мне что-то ломается. Первый симптом — секс с этой немкой перестал быть привлекательным. Я заметил в себе нарастающее раздражение. Проанализировав происходящее, понял, в чем проблема. Она меня не слышит. Я не могу проникнуть сквозь тонкую невидимую стеночку, которой она себя оградила. Я довольно хорошо чувствую перемену эмоций партнера, ухудшение состояния, она же — ничего не замечает. Мы не в контакте.

Еще через несколько дней мы расстались. Я сказал ей:

— Я устал. Ты меня не слышишь.

Она ответила что-то в духе «это ты во всем виноват, дурак»…

Наши отношения были прекрасны в постели. В вертикальном положении все было намного сложнее. Она не слышала и не слушала. Если что-то не ладилось, она предпочитала обидеться и залезть в свою ракушку, оставляя мне в одиночку разруливать конфликт. Никаких попыток слышать, ни рефлексии, ни внимания, ничего. Отношения держались исключительно на моей гибкости. По крайней мере, так казалось мне. Я действительно устал. А просто трахаться мне было уже не интересно.

Об этом эпизоде я сделал длинную запись в «Живом журнале»:

«Это была, в сущности, модель семейных отношений. Или несемейных, неважно. Важно, что в паре. И я прожил это за девять дней, хотя в других обстоятельствах это могло бы взять девять лет и тогда это называлось бы „несложившаяся семейная жизнь“… Как это чаще бывает. Вот вы вместе, сначала все хорошо, секс, прогулки, милые вечера. Безграничная готовность прощать тупые выходки, потому что они кажутся милыми — „ну она такой человек, что поделаешь“. (Некоторые люди, с которыми мы здесь общались, говорили ей, что мы выглядим как пара во время медового месяца — да, да, так красиво сначала было)…