Читать книгу - "Чеснок и сапфиры - Рут Рейчл"

— Как оживленно! — сказала Кэрол. — Народу-то сколько!

Худое лицо сморщилось в улыбке.

— Чудное место для праздника!

— Тебе здесь невесело? — спросила я. — Все, чего здесь не хватает, — это одной красивой женщины.

— О чем ты толкуешь? — спросила она.

— Официант вчера пролил свет на то, что он назвал «теорией Киприани». Он сказал, что свои рестораны они строят такими маленькими, для того чтобы вошла красивая женщина, и все тотчас бы ощутили, что явились в правильное место. Если бы сейчас сюда вошла Джулия Робертс, разве ты не подумала бы, что здесь замечательно?

— Вряд ли, — сказала она и указала на официанта.

Он вошел в комнату и стоял, переступая с ноги на ногу в своем огромном пиджаке.

— С ним я вряд ли бы настолько забылась.

Официант, должно быть, видел меня в гостиной и наверняка знал, что я слышала его нью-йоркский выговор, но, открыв рот, он вдруг заговорил с английским акцентом. Ничуть не смущаясь, он описал суп со сморчками. Затем перешел к консоме с говядиной, причем вдался в такие подробности, что мы почти видели шеф-повара в облаках пара, очищающего бульон до последней капли. Так он прошелся по всему меню — что еще оставалось ему делать? — рассказал нам о двухфунтовом омаре, который, прохлаждаясь в холодильной камере, страстно мечтал превратиться в сказочное фрикасе. Шеф приготовит этого зверя на пару, отделит мясо и соединит его с только что приготовленным «белым маслом».[85]Печень с трюфелями, по его заверениям, была их фирменным блюдом. Ее нарезали на тончайшие кусочки и прижигали так быстро, что она становилась бархатной, после чего ее окунали в соус, который вкушают разве только ангелы. И ни один здравомыслящий человек, заявил он, не уйдет из их ресторана, не отведав малину с крем-брюле. Последние слова он растянул на добрую минуту.

— Обещаю, — сказал он, когда заказ был окончен, — что обед вам запомнится.

Он говорил так убежденно, что я позабыла твидовую администраторшу, перестала обращать внимание на искусственный акцент и пустую комнату. Решила ему поверить.

— Похоже, все будет хорошо! — сказала я Кэрол.

Потом присмотрелась к ней и спросила:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответила она.

— Хорошо? — засомневалась я.

— Я устала, — сказала она. — После лечения прошло всего два дня. На выздоровление требуется время. Но химиотерапия не так и страшна. В клинике я со многими познакомилась. Большая часть из них чувствует себя много хуже. А вот я хорошо переношу лечение. Врачи надеются на удачный исход. Через два месяца мы будем знать больше. Если не подействует, пройду еще один курс. Я поправлюсь. И сейчас мне очень хочется съесть наш обед.

Я поняла, что о своей болезни она мне говорить не хочет. Ей требовался отпуск из страны больных. Поэтому мы стали говорить о работе, жаловаться. Мы рассказывали истории о разных начальниках и их фобиях, о том, что они постоянно делают не то что нужно. Разговор был знакомый и утешительный.

Официант явился что-то очень быстро и объявил:

— Bisque aux morilles![86]

Голос его звучал так убежденно, что, когда он поставил передо мной тарелку, я с надеждой заглянула в ее глубины. Суп был густым и маслянистым, над ним поднимался пар. Я зачерпнула его ложкой и поднесла ко рту.

Проглотила одну ложку супа, потом другую. Все еще не в силах поверить, зачерпнула еще.

— Что? — спросила Кэрол.

Передо мной стояла тарелка чистых горячих сливок. Возможно, в них была добавлена капля хереса, но и только. Я не почувствовала и запаха грибов. Абсолютно.

— Ты похожа на кошку, трогающую зеркало, — заметила Кэрол. — Знаешь, как они смотрят на себя, протягивают лапу, словно не верят, что это зеркало, а не другая кошка? Сейчас ты ведешь себя точно так же.

Она взяла ложку и окунула ее в консоме. Ее лицо выразило недоумение. Она проглотила еще одну ложку.

— Думаю, — сказала она, — что и я стала похожа на пресловутую кошку.

С каждым новым блюдом наша трапеза становилась все комичнее. Омар нам попался сухопарый. Похоже, прежде чем попасть к нам на стол, он долго прохаживался вокруг холодильника или другой мебели. Рассеченная рыбья плоть была опущена в густой соус, приготовленный из муки и молока с добавлением щепотки укропа и огромного количества хереса. Печень оказалась жесткой, и ее вкус перебивал все тот же херес.

— Это — самая плохая еда, которую я когда-либо ела в ресторане! — воскликнула Кэрол. — Если бы ты не была со мной, то я посчитала бы, что это — последствие химиотерапии, лишившей меня способности чувствовать вкус. Представь себе человека, с трудом скопившего деньги, чтобы прийти в самый романтичный ресторан города…

Или, подумала я, можно представить и другой сценарий. Представить ресторанного критика, пригласившего больную подругу, которая может насладиться пищей лишь раз или два в месяц. Можно было бы взять ее в любой другой ресторан, но ты привела ее сюда.

— Ты должна что-то сделать, — сказала Кэрол.

— Не беспокойся, — сказала я. — Сделаю.

Я сидела за компьютером, писала о безвкусной пище, а в моей голове звучал визгливый голос твидовой администраторши. Я пыталась представить себе жизнь человека, который ведет себя подобным образом. И затем придумала за нее ее жизнь. Замуж она вышла рано, а муж оказался грубым подонком. Она терпела это — сколько лет — пять, шесть? — и, наконец, ушла от него. Детей не было. И теперь она вела одинокую жизнь на краю счастья других людей, лелеяла свою ненависть, чтобы не застыть.

Я дала ей имя — Эмили — и адрес. Она жила в этом печальном, безликом районе рядом с рестораном. Место считалось обветшало-респектабельным, и, когда люди спрашивали, где она живет, Эмили, преувеличивая, отвечала: «В Верхнем Ист-Сайде», надеясь, что все подумают, будто это Парк-авеню. На работу она ходила пешком. Когда брала такси — это случалось редко, — то давала на чай десять центов. Каждый день ела одно и то же — что бы это было такое? Яйцо, сваренное в мешочек, и сэндвич с ливерной колбасой. После работы возвращалась домой, ставила чайник, аккуратно вешала одежду в шкаф и проводила вечер, глядя в телевизор. Ночью спала беспокойно. Ее волновал лишний вес. Она тревожилась о будущей жизни. Когда представлялся случай, она забавлялась тем, что унижала менее удачливых людей.

Нравилась ли ей еда в собственном ресторане? Я сообразила, что могу это выяснить.

Майкл в ту неделю был занят — работал над делом преступной группы, издевавшейся над детьми. Ужасная история педофилов вызвала у меня желание ни на секунду не отпускать от себя Ники, поэтому в субботу я взяла его и двух его друзей в музей науки в Нью-Джерси. Пока ехали, я прислушивалась к их разговору на заднем сиденье. Они спорили, есть ли Бог и какова форма Вселенной.