Читать книгу - "По миру с барабаном - Феликс Шведовский"

Потом мы два дня отдыхали в монастыре Ниппондзан Мёходзи в Лумбини. Теперь он обнесен забором и имеет вооруженную охрану. С тех пор как мы были здесь два года назад, в монастыре произошла трагедия – в июле 1998 года, когда наш Марш мира только-только начался и проводились акции в Москве, индуистские экстремисты застрелили настоятеля, Набатамэ-сёнина.

В один из вечеров во время нашего странствия по индийской глубинке Сэнсэй поведал нам о подробностях этого убийства. Мы сидели у костра, как это заведено у индусов в сельской местности, кто на корточках, кто на любезно принесенных откуда-то стульях, беседовали под звездным небом о высоких материях. Тут-то Учитель и рассказал: «Это произошло, когда было так же темно. В монастыре было двадцать человек, но все спали, и не было забора. Кто-то постучал в дверь комнаты, где находился настоятель. Он открыл дверь, за ней – никого. Тогда Набатамэ-сёнин вышел на улицу и был застрелен в голову».

Убийца до сих пор не найден, но предполагают, что он связан с королевской семьей Непала, настроенной против буддистов, видя в них угрозу кастовой системе, а значит и своей власти. Со своими местными буддистами они как-то справились, вернули почти всех монахов в мир, а вот иностранных, особенно священников, очень не любят[106].

На месте смерти Набатамэ-сёнина теперь стоит камень и горшочек для благовоний, вокруг посажены цветы. Это был необычный человек. В 1996-м мы общались с ним всего несколько дней, он запомнился мне кротостью и тихим смехом. Мы тогда съели почти весь его мед и сливочное масло, по которым истосковались за месяц пребывания в Индии…

И вот теперь мы снова в его монастыре, но уже без него, а с охранником, который защищает нас в этой оказавшейся такой опасной для иностранных буддистов стране. Солдат – почти мой ровесник, ему 26 лет. Очень приветливый, с раскосыми глазами.

Вообще, Непал – это что-то среднее между Индией и Китаем. Это и в лицах некоторых населяющих его народностей, и в архитектуре, и в музыке. Впрочем, во всей полноте ощутить эту «китайскость» Непала можно только в горной его части, как здесь, в Тансене. А на равнине, в Лумбини, все было как в Индии, за исключением того охранника.

В монастыре я познакомился с еще одним узкоглазым человеком, которого принял вначале за японского монаха, что было совершенно естественно для ордена Ниппондзан Мёходзи, большинство в котором – японцы. Он был, судя по всему, самым младшим в монастыре, всем молчаливо прислуживал и во время трапезы садился в самом конце стола. Однако мы всегда усаживали его впереди нас, считая тоже японцем, а значит, по определению более старшим и уважаемым, чем мы – новички в этом ордене. Но вечером монах зашел к нам в келью, принес в подарок монашескую одежду и присел на краешек кровати пообщаться. Оказалось, что, в отличие от большинства японских монахов ордена, он хорошо знает английский. Полистав наши фотоальбомы, он вдруг спросил меня: «Как нога?»

И тут я вспомнил: Калькутта, 1996 год. Лежу в гипсе. И заходит ко мне этот монах попрощаться, и тоже присаживается на краешек кровати, говорит какие-то простые, но душевные слова, так и так, мол, случаются подобные неприятности в жизни монаха… Он уезжал тогда в центральную Индию, в Варду, чтобы принять участие в марше в поддержку Тибета. Я подумал тогда, что он тоже лама (есть ламы из северных штатов Индии, близких к Тибету, одновременно состоящие в ордене Ниппондзан Мёходзи), а он оказался сиккимец. Сикким, как и Бутан, – это восточный штат Индии. Так же как и северные штаты Лех и Химачал, он присоединился к Индии уже после обретения ею независимости, опасаясь того, что будет захвачен Китаем. Так Индия, в основном индуистская страна, приросла тибетским буддизмом.

Интересно, будет ли происходить что-нибудь подобное с Россией и сопредельными государствами, бывшими союзными республиками? Наверное – когда она проникнется ненасильственным духом Индии.

Наше знакомство с сиккимцем продолжилось на следующий день, когда он подкладывал дровишки в печку-времянку, составленную из кирпичей. На кирпичах стояли два бака с водой. Из одного бака мы набирали ковшиком воду, чтобы помыться тут же, рядом, на земле, а в другой бак забирались сами. Это поистине благодать, особенно вечером, когда становится холодно, сидеть в горячей воде и сквозь пар смотреть на звезды. Это же настоящая японская баня – «офуро»! Подкладывая дровишки, сиккимец шутил над Алексеем, забравшемся в воду с головой: «Сейчас мы его сварим. Надо бы еще картошечки и лучка». Вообще-то, вода не может закипеть, потому что костер горит не прямо под баком, а чуть в стороне, накаляя плиту, на которой стоит бак.

20 декабря 1998 г., воскресенье. Завтра начинаем трехдневный сухой пост, сопровождаемый молитвой в течение всего светового дня.

Приехав в Покхару, мы сразу поднялись на гору, в монастырь Ниппондзан Мёходзи. Настоятель уехал к себе в Японию, и нас здесь никто не ждал. Поначалу еле нашлись ключи от комнат, которых хватило только на то, чтобы спать вдвоем на односпальных кроватях. И жилые помещения, и храм запылились, пахнут крысами. За этим местом давно никто не присматривает, кроме выпивающего сторожа – «чокидара». Но сегодня он наконец нашел ключи от остальных комнат, и теперь каждому досталось по отдельной кровати.

Весь день мы прибирали монастырь. Здесь часто не работает водопроводный насос, и мы спускаемся к источнику в деревне в пятнадцати минутах отсюда. Он представляет собой кран с вентилем прямо посреди лужайки. Набираем ведра – и обратно, наверх.

Чуть повыше монастыря, на самой вершине горы достраивается Ступа Мира. Когда она будет достроена, состоится торжественная церемония, будет много людей с разных концов планеты, и в нее поместят прах Будды Шакьямуни. Осталось совсем немного – покрыть Ступу штукатуркой и побелить. Уже блестит золотой шпиль, но еще сиротливо краснеет кирпичами тело ступы с пустыми, без статуй Будды, нишами[107].

Кирпичные стены этой ступы с пустыми нишами напомнили мне приходящие в упадок русские церкви, с обнажившимся мясом кирпичей и такими же, только менее глубокими нишами для наружных икон. Ступа чем-то похожа на увеличенную в несколько раз шатровую колокольню над нынешним «Союзмультфильмом», которую я все детство наблюдал из окна дедушкиной комнаты на Маяковке и мечтал как-нибудь взобраться на нее по канату. Продумывал до мельчайших подробностей, как проникну через забор в ту башню, лестница внутри которой давно обвалилась, и закину канат на какую-нибудь перекладину, и начну восхождение, и окажусь на верхушке, где растут деревья…

Удивительно, что еще до того, как я увидел недостроенную Ступу Мира в Покхаре, мне приснилась эта колокольня в Пыхов-Церковном переулке. Во сне я поднимался в лифте на последний этаж нашего дома, где была дедушкина квартира, но лифт неожиданно устремился выше – и я безо всякого каната оказался наверху той самой башни и увидел, что внутри там растет трава и садовник в ней возится. Лифт сразу оказался фуникулером со множеством туристов и опустил нас на самое дно колокольни, в какие-то хоромы, очень красивые, типа кремлевской Грановитой палаты. Сон был исполнен радости от осуществившейся мечты детства.