Читать книгу - "Тяжелый понедельник - Санджай Гупта"

В комнате 311 было полутемно. Верхний свет горел только над узкой площадкой перед рядами стульев, расставленных в этой небольшой аудитории. В пятне света стоял Тай Вильсон. Одетый в голубую операционную форму и накрахмаленный белоснежный халат, сцепив за спиной руки, Тай был, казалось, совершенно спокоен — как будто в это раннее утро понедельника он пришел сюда поболтать с хорошим приятелем. На левом нагрудном кармане халата были аккуратно вышиты его имя и фамилия, а ниже значилось: «Отделение нейрохирургии». В карманах ничего не было.

На самом деле ни о каком спокойствии не могло быть и речи. Тая тошнило от адреналина, гулявшего в крови и сжимавшего артерии, несущие кровь к желудку. Он изо всех сил старался выровнять дыхание: вдох — носом, выдох — ртом. Но дышал все равно часто и, еще не начав говорить, вспотел. Крупные капли выступили на лбу. Это была тысячи раз описанная реакция, свойственная всем без исключения животным, в том числе и людям, реакция борьбы или бегства.

«Апокринный пот», — подумалось вдруг Таю. Этот термин из студенческого прошлого вдруг непостижимым образом всплыл в памяти. Да, есть два типа потовых желез: экзокринные — выделяющие благотворный, охлаждающий пот физического труда, и апокринные — выжимающие из организма пот под действием гормонов страха. Сейчас у него работали именно апокринные железы.

Собаки издалека чуют запах страха и отчаяния. Женщины тоже обладают этой способностью — это Тай знал не из книг, а из личных наблюдений. Ему приходилось видеть своих друзей, соучеников, университетских однокашников — умных, здравомыслящих людей — источавшими запах отчаяния, и женщины чуяли этот запах, прежде чем друзья успевали открыть рот. Тай был уверен, что сейчас и от него исходит этот душок страха и обонятельные луковицы коллег, сидящих в первых трех рядах, буквально купаются в этом аромате апокринного пота. Он впервые был здесь не хладнокровным наблюдателем, а главным героем под горячим светом софитов.

Тайлером Вильсоном овладело безумное, иррациональное желание вылететь за дверь, опрометью сбежать по лестнице, повернуть налево, пробежать мимо аптеки и магазина подарков, пересечь выложенный мрамором вестибюль и рвануть через вращающиеся двери выхода прочь от двенадцатиэтажного здания больницы, оторваться от него, как отрывается от Земли ракета, преодолевшая силу земного тяготения. Прочь отсюда, от кладовых, от курящих больных онкологического легочного отделения с их капельницами и кислородными приборами, от комнат ожидания с застывшими в тревоге родственниками и случайными сочувствующими. Он пробежит мимо дремлющего за столом охранника Стэна, мимо женщин с тележками, развозящих по больнице все на свете — от пончиков до китайской лапши. Вперед, вперед, в гараж. Там он заведет «астон» и, не оглядываясь, поедет по федеральной трассе на юг. Наверняка в Мексике, Коста-Рике или Чили найдется больница, где оценят его квалификацию и не обратят внимания на плохой испанский. Тай почти явственно увидел себя работающим в другом месте. Не важно в каком. Но это смутное видение так и не стало отчетливым. Он никогда не будет играть в игры неудачников.

Пальцы непроизвольно сжались в кулак, мышцы набухли от прилива крови. Вильсон принялся нетерпеливо постукивать ногой об пол. Как бы ни хотелось убежать, такой возможности у него не было. Он сам выбрал Челси, потому что здесь регулярно, по утрам в понедельник, разбирали неудачные полеты. Тай окинул взглядом комнату 311. Она была заполнена врачами хирургических отделений, коллегами, собратьями по цеху. В амфитеатре было не меньше шестидесяти человек. На разборы ходили все, кто имел на это право. Многие отхлебывали кофе из больших картонных стаканов, но все смотрели на него не отрываясь. Наверное, коллеги не верили своим глазам: Тай Вильсон стоял там, где не хотел бы оказаться ни один врач больницы, и ждал своей очереди объяснить допущенную ошибку. Это место перед рядами стульев было предназначено только для тех, кто по трагическому недосмотру совершил непоправимую ошибку.

В первом ряду сидели Тина, Сидни и Пак. Лицо Тины было хмурым, она изо всех сил пыталась ободряюще улыбнуться Таю, но улыбка выходила кривой и неестественной. Конечно, был здесь — в середине первого ряда — и главный хирург больницы, Босс, доктор Хардинг Л. Хутен. Выглядел он строго и официально — в узких бифокальных очках и при галстуке-бабочке. Хутен, видимо, специально назначил такое неудобное время для разборов — в шесть утра — только для того, чтобы показать, кто здесь босс. Самому Хутену сегодня пришлось встать еще раньше, чтобы приготовиться к назначенной на сегодня операции по разделению сиамских близнецов.

Убранство комнаты 311 едва ли заслуживает отдельного описания. В отличие от нейрохирургического отделения здесь не было никакой роскоши. Ковер был во многих местах вытерт едва ли не до дыр, многие стулья жалобно скрипели под тяжестью сидевших на них хирургов. Но именно этот небольшой зал, о существовании которого не догадывались многие работавшие в больнице врачи, притягивал к Челси первоклассных хирургов. Вероятно, это было то же чувство, которое притягивает ортопедов с красными дипломами к больницам Рочестера, Миннесоты или к клинике Мэйо. Хирурги тянулись в Челси, а не в другие клиники, где не слишком строго спрашивали за ошибки и платили более щедрую зарплату.

Комната 311 была тем местом, где им напоминали о высочайших стандартах. Спрашивать врачей о том, почему они выбирают суровость нелицеприятных разборов всех случаев осложнений и смертей, — это все равно что спрашивать настоящих солдат, почему они стремятся попасть в школу рейнджеров. Жизнь полна компромиссов, можно выбирать и удобные пути. Можно размывать грани и срезать острые углы. Почему и в самом деле не выбрать место, где с тебя не спросят за недосмотры и лень? Зачем стремиться туда, где не удовлетворяются просто хорошей работой? Именно это и привлекало к Челси лучших врачей. Эта больница не была комбинатом, напичканным техникой. Здесь не было избытка украшений и свистков — новейших сканеров и лазеров, о которых горделиво пишут в своих рекламах другие больницы. Не прельщал Челси и местоположением. Чем он прельщал, так это комнатой 311.

Тай все это прекрасно знал. Его обхаживали, стремясь заполучить, многие лучшие больницы. Университетская клиника в Лос-Анджелесе даже подарила ему абонементы в первый ряд на игры «Лос-Анджелес лейкерс». За счет Корнельской больницы Вейля он бесплатно летал в Нью-Йорк на «Гольфстриме». Но он отказался от этих возможностей и остановил выбор на Челси. В триста одиннадцатой комнате врачи и ученые находили в себе мужество критиковать себя и друг друга, выявлять ошибки, которые в других случаях оставались бы незамеченными, и в результате Челси двигал науку быстрее, чем другие медицинские центры. Разборы по понедельникам служили источниками лучших в мире публикаций в медицинских журналах. В Челси работали лучшие врачи, и им нравилось сознавать себя лучшими. Правда, этот интеллектуальный, но варварский ритуал требовал невинных жертв, и их приносили — такова неизбежная цена высокого врачебного искусства.

Обсуждение ошибок, осложнений и смертей часто превращалось в суровое испытание даже для бывалых и видавших виды хирургов. Здесь раскрывались личности — прямые и искренние, боязливые и осторожные. Некоторые с готовностью обвиняли во всем анестезиологов, вспомогательные службы — кого угодно, только не себя. Другие устраивали представления, насыщенные черным медицинским юмором. Подчас обсуждение превращалось в схватку, когда хирурги вели себя немногим лучше, чем члены одной из соперничающих уличных банд. Эти разборы были примечательны не только тяжестью обсуждаемых случаев, но и человеческими драмами, которые могли за ними последовать.