Читать книгу - "Играющая в го - Шань Са"

Я продолжаю обход рынка — мне нужно выполнить поручения Матушки. По утрам в воскресенье крестьяне из окрестных деревень и охотники привозят в город свой товар. Они выезжают ночью и до восхода солнца ждут открытия главных ворот, выбивая зубами дробь от холода. Я заканчиваю делать покупки, когда солнце подходит к зениту. Снег растаял, и земля под ногами превратилась в ледяное месиво. Я направляюсь к чайному домику. Перед дверью установлена плита. Я сажусь за столик и заказываю чай с миндалем и фундуком. Официант проворно обслуживает меня: из огромного чайника, украшенного драконами, льется в пиалу кипяток. За моей спиной чей-то голос запевает:

Моя деревня стоит в излучине Амура

На краю соснового океана

Как мне забыть эту красоту

Мою мать и сестер

Как отдать их захватчикам?

По толпе пробегает дрожь. Это запрещенная песня. Тот, кто осмелился затянуть ее, рискует попасть в тюрьму. Люди бледнеют от изумления и страха. Сидящий шагах в десяти от меня смельчак не умолкает, слова подхватывают другие голоса. Хор звучит все мощнее, песня разносится над всем рынком.

Раздаются свистки полицейских. Звучат выстрелы. Какой-то крестьянин, сидевший на корточках перед корзиной с яйцами, поднимается, в руке у него пистолет. Чуть в стороне другой вынимает из-под охапки соломы ружья и начинает раздавать окружающим. Вооруженные люди бегут к мэрии, расталкивая прохожих. Чайный столик с грохотом падает на землю. Меня подхватывает и уносит толпа.

Люди плачут, кричат, впадают в безумие. Мятежники, напавшие на стражей порядка, смешиваются со спасающимися бегством горожанами и торговцами. Людской поток прижимает меня к решетке ограды, перестрелка усиливается. Я отбиваюсь. Возбужденная толпа напирает. Я спотыкаюсь о чье-то тело и падаю. На меня смотрят открытые глаза убитого полицейского. Я вскакиваю. Крестьянин, размахивающий ружьем, бьет меня локтем, и я снова падаю на труп. Из моей груди вырывается вопль ужаса.

Надо мной наклоняется незнакомый студент, протягивает руку.

Я тянусь к смуглому улыбающемуся юноше.

— Идемте, — говорит он.

Он кивком подзывает товарища. Тот бросает на меня высокомерно-презрительный взгляд, но хватает за другую руку. Они поддерживают меня, прокладывая дорогу в толпе.

На улицах идет настоящее сражение. Студенты бегут, увлекая меня за собой. Они как будто точно знают, где мятежники нападут на полицию, и обходят самые опасные места. В конце концов мы останавливаемся у ворот огромного особняка.

Один из них открывает дверь. В заброшенном саду из-под снега показались крокусы. Дом выстроен в европейском стиле — с полукружиями аркад и ромбовидными окнами.

— Мы у Цзина, — объявляет смуглолицый незнакомец. — Меня зовут Минь.

Он объясняет, что владелица дома — одна из тетушек Цзина — уехала в Нанкин. Племянник с радостью согласился быть сторожем.

Его низкий голос похож на голос давешнего запевалы.

— Ну, а ты кто такая?

Я представляюсь, спрашиваю, можно ли отсюда позвонить.

Цзин раздраженно отвечает:

— Восставшие наверняка перерезали провода.

Я в отчаянии, и Минь говорит, что попробует набрать номер.

На голых стенах гостиной остались следы от картин, красный лаковый пол исцарапан — мебель явно выносили в спешке. Сотни книг стоят на полках в шкафу, другие кучей валяются на полу. Низкие столики заставлены пепельницами с окурками, грязными тарелками и чашками, повсюду валяются смятые газеты. Похоже, прошлой ночью тут состоялось какое-то собрание.

Минь открывает дверь в спальню. У кровати, застеленной пурпурным в хризантемах покрывалом, на круглом столике стоит телефон. Он хватает трубку, но гудка нет.

— Когда все успокоится, я провожу тебя домой, — обещает он. — Здесь ты в безопасности. Проголодалась? Давай помоги мне на кухне.

Минь готовит лапшу, чистит овощи, режет мясо, а Цзин, сидя у окна на табурете, прислушивается к улице. Стрельба то затихает, то начинается снова. При каждом взрыве на его губах появляется насмешливая улыбка. Не знаю, что будет с моим городом. Думаю, эти якобы крестьяне — члены Единого фронта, выступающего против японцев. В газетах пишут, что эти бандиты грабят, поджигают и берут в заложники горожан, чтобы покупать за выкуп оружие у русских. Меня гложет тревога за родителей, за Лунную Жемчужину, едущую в коляске рикши по мятежным улицам, я вскакиваю, снова сажусь, хожу из угла в угол, перелистываю книги и, наконец, опускаюсь на табурет напротив Цзина.

Пытаюсь понять, что творится снаружи.

Только Минь кажется спокойным. Он даже насвистывает какой-то оперный мотивчик.

Из котелка доносится восхитительный аромат. Минь гордо ставит на стол огромную миску лапши с говядиной и кисло-сладкой капустой, вручает мне палочки.

Внезапно я вспоминаю — меня ждут дома, чтобы отпраздновать мое шестнадцатилетие.