Читать книгу - "Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская"

— Вопросы ты задаешь, однако, Катя. Что ж гвардейцы не разберутся? Кому скажут присягать, тот и есть единственный и законный наследник.

— И все у вас такие…послушные?

— Не все, — Сергей притянул ее к себе. — Братья Орловы, к примеру, не такие. Особливо Гришка. Тот — черт. Коли что не по нем, вмиг звереет. Но более верного друга не найти. Бог даст, вас когда-нибудь познакомлю, а сейчас довольно говорить… Дай, нацеловаться, экая ты сладкая.

К концу сентября Салтыков Екатерине наскучил. И если уж совсем быть честной — разочаровал. Не чувствовала она в нем искреннего томления сердца: позовешь — приходит, приласкаешь — счастлив, но как долго может такое продолжаться? В его объятиях она сначала великая княгиня, будущая императрица, а потом уже женщина. Может, потому за его спиной не чувствовала себя в безопасности и спокойствии. Чем дальше заходили их отношения, тем больше Салтыков опасался за себя. Не за нее. Все чаще находил поводы не прийти. Однажды она без пользы прождала четыре часа, сходя с ума от беспокойства и досады. Все чаще он прислушивался к мнению государыни. Да и свидания потеряли прежний пыл: обучив, всему, что знал сам, Салтыков стал привычен. Как сафьяновые туфли у кровати. Не найдешь утром — маешься целый день, чувствуешь, что ногам зябко, но уже к вечеру привыкаешь к другим, более удобным и красивым.

При встрече внимательно вглядывалась в совершенное лицо, прислушиваясь к собственным чувствам. Люб или нет? Дорог или уже не нужен? В душе Екатерина не могла простить и того, что сначала Салтыков испросил позволения государыни (а, может, и больше себе позволил), и уж потом пришел к ней в опочивальню. Не попрекала, но и не забывала.

Любовные игры более не приносили успокоения, все чаще Екатерина после них не могла заснуть. Лежа на медвежьих одеялах, терзалась вопросом о своем будущем. Ответа по-прежнему не находила.

Тем временем (не без помощи Салтыкова — будь он неладен, и кто его просил!) Петру Федоровичу была сделана деликатная операция, после которой он быстро оправился и начал с интересом посматривать на тетушкиных и жениных фрейлин. Елизавета тут же призвала племянницу, но та была готова к серьезному разговору. Опустив к полу очи, смиренно поведала, что тяжела и вскорости ожидает появления на свет наследника российского престола.

Впоследствии те дни Екатерина вспоминала с довольной улыбкой. Одним ударом она убила двух зайцев: избавила себя от притязаний мужа и укрепила свои позиции.

Растерявшаяся Елизавета не поверила приятному известию и срочно призвала лейб-медика. Тот провел обследование и подтвердил: великая княгиня беременна.

— Обошла ты меня, лиса — Елизавета старалась привыкнуть к новости, не понимая, радуется или нет. — Скрыла, значит, свои амуры тайные. Поверить не могу, что мне не донесли. И кто счастливец? Салтыков?

Екатерина хитро улыбнулась:

— Негоже у мужней жены спрашивать.

— Ну-ну, — Елизавета нюхнула табаку и от души чихнула. — Твоя правда, матушка, взяла. Ничего тут уже не поделаешь. Петруше сама скажу, а ты до поры до времени из опочивальни не выходи. Схоронись. Он в последнее время какой-то бешеный сделался, совсем стыд потерял. Вчера фрейлину Чернышеву при датском посланнике на обеденный стол завалил. Она визжит, отбивается, а он хохочет, портки расстегивает. Еле скандал замяли и посла успокоили. В их прогнившем королевстве к такому не привыкли. Так что посиди в своей спальне денька два, пока буря не уляжется.

Известие о будущем отцовстве Петр Федорович воспринял на удивление равнодушно, более всего его интересовало состояние здоровья великой государыни. Из чего Екатерина сделала вывод: судьба ее уже предрешена. Как только Петр Федорович займет российский престол, тут же разберется с женой. И никто ей не поможет. Спасение погибающих, дело рук самих погибающих. Впрочем, рано ей пока о том думать — живот растет, и ладно.

Последующие месяцы Екатерина провела за книгами. При дворе появлялась редко, потому о последних сплетнях узнавала последняя. Поговаривали, что Петр Федорович не на шутку увлекся хромоногой и некрасивой сестрой одного из своих камергеров, которую тут же потребовал возвести в ранг фрейлины. Екатерина не отказала: сталкиваться лишний раз с мужем из-за подобных пустяков не хотелось. Новой фрейлины, надо сказать, Екатерина так в глаза и не видела: свои обязанности хромоножка исправно исполняла в спальне Петра Федоровича, чем тот был премного доволен.

Сергея Юрьевича Салтыкова в спешном порядке сделали дипломатом и отправили с почетной миссией за границу, в Швецию. Почетной данная миссия была только на словах и означала принудительную ссылку, но отказаться невозможно. Салтыков понял намек и не возражал. Лишь перед отъездом испросил дозволение попрощаться с великой княгиней, но получил твердый отказ. От Екатерины. Не хотела, чтобы запомнил ее такой — отечной, с темными пятнами на лице и руках. И кто придумал, что беременность красит женщину?

Положение свое она переносила тяжело, особенно тяжко стало перед самыми родами. Мучили мигрени, тошнота, беспричинный страх. Она почти не спала, вглядываясь в дрожащее пламя свечи. Казалось, с капельками воска уходила и вся ее короткая, несчастливая жизнь. Больше себе Екатерина не принадлежала: ребенок жадно высасывал все соки, оставляя одутловатую оболочку. И это было обиднее и больнее всего. Никому не нужна, никому не желанна, никем не любима. Так зачем жить? Этот вопрос она все чаще видела в глазах императрицы. Елизавета приходила в спальню: без позволения клала руку на огромный живот и слушала, как брыкается ее надежда и будущая опора. Екатерина стискивала зубы, борясь с собой, чтобы не закричать и не высказать все, что накопилось за годы унижений и боли. Рука государыни давила, не давала дышать. Ребенок неуклюже поворачивался, больно ударяя ножкой под самое сердце. И тогда Екатерина особо остро его ненавидела.

В день именин Елизаветы она почувствовала себя совсем плохо. Присела на кушетку, вытянув ноги. Бил озноб и накатывала дурнота, а там, за тяжелыми шторами вспыхивали фейерверки в честь государыни.

— Я только одним глазком, можно? — приставленная к ней девка переминалась у самой двери. Остальные прислужницы давно сбежали посмотреть, а эта почему-то осталась. Из жалости что ли?

— Иди, — махнула рукой. — Только недолго. А я пока посплю.

И действительно забылась тяжелым страшным сном. Черные когти раздирали белый живот, и тянули к себе окровавленного младенца, беззубый ротик раскрывался, как у котенка, беззвучно моля о помощи.

— Не дам! Мой! — Екатерина истошно закричала и проснулась. От боли? Мокроты? Страха? Крови?

Боль нарастала, раздирая неуклюжее тело. Екатерина с трудом приподнялась с кушетки, отметив мокрое пятно на дорогой ткани. Держась за поясницу, позвонила в колокольчик. В ответ — тишина.

— Кто-нибудь! Помогите!

Тишина. И только в отдалении новый взрыв фейерверков и звуки народных гуляний. Скоро из пушки палить будут, тогда кричи, не кричи, все равно не услышат.

Новая схватка. Господи, больно-то как! Сдерживая стон и слезы, Екатерина прилегла, осторожно положив руки на колыхающийся живот. Только не жалеть ни о чем! И в первую очередь, не жалеть себя! Жалость убивает силу. А человек без силы мертв.